Помолчав, я осторожно подтвердила:
– Да.
– О, хорошо. Я должен был спросить раньше!
Он встал, и оказалось, что в ширину и в высоту у него примерно одинаковые габариты.
– Мне надо проводить вас наверх.
Я пялилась на него пару секунд, после чего ожила и вошла вместе с ним в лифт. Охранник сунул в щель карточку, а затем нажал на кнопку «К».
Крыша.
Мы поднимались на
крышу?
Тут, приятельски махнув мне на прощанье, охранник вышел из кабины.
– Хорошего вам Дня независимости! – успел прокричать он, пока дверь закрывалась.
В здании насчитывалось двадцать семь этажей, но лифт был совершенно новый и очень быстрый, и мне едва хватило времени, чтобы подумать о том, что может ждать меня наверху, – но тут раздалось тихое звяканье, и двери раздвинулись.
Я очутилась в небольшом коридоре перед лестницей, ведущей к единственной двери. На двери было написано: «Выход на крышу, для служебного использования».
Единственный вывод, который напрашивался – сегодня эта табличка ко мне не относилась. В конечном счете, речь шла о Максе. У меня было чувство, что правила ему нужны только для того, чтобы их нарушать.
Дверь открылась с пронзительным скрипом и оглушительно захлопнулась у меня за спиной. Развернувшись, я снова попыталась ее открыть, но совершенно безуспешно. Был жаркий и ветреный день, и я застряла на крыше.
«Что за фигня. Надеюсь, Макс здесь, иначе я серьезно разозлюсь».
– Сюда!
Голос Макса раздался откуда-то справа. Я облегченно вздохнула и обогнула большую трансформаторную коробку.
Макс стоял там, один, с покрывалом, подушками и гигантским количеством еды и пива, разложенными на покрывале у его ног.
– С Днем независимости, Лепесточек. Готова к тому, что тебя оттрахают на свежем воздухе?
Он выглядел просто невероятно в потертых джинсах и голубой футболке, загорелый, с мускулистыми руками – и все эти шесть футов пять дюймов решительно двигались ко мне. Его физическое присутствие, здесь, на солнце, когда ветер трепал футболку у него на груди… матерь божья. Просто скажем, что это не оставило меня равнодушной.
– Я
спросил, готова ли ты к тому, что тебя оттрахают на свежем воздухе, – тихо повторил он, наклоняясь ко мне для поцелуя.
У его губ был привкус пива, и яблок, и чего-то, присущего только Максу. Тепло, секс, покой… Он был моим запретным лакомством, тем, что ешь иногда, чтобы успокоиться, – не слишком полезным для желудка, зато целительным для души.
– Да, – ответила я. – Значит, тебя не волнуют вертолеты или камеры, или…
Я заглянула ему за плечо и указала на людей, стоявших на другой крыше в отдалении.
– …вон те типы с биноклями.
– Не-а.
Сузив глаза, я провела ладонями вверх по его груди.
– Почему ты никогда не боишься, что тебя увидят?
– Потому что тогда мне придется меняться. Сидеть взаперти, или стать параноиком, или не трахать тебя на крыше. Подумай, какая это будет трагедия.
– Огромная.
Я поняла, что Максу совершенно все равно, увидят его или нет. Он не искал этого и не избегал. Он просто жил с этим. Его отношения с прессой и публикой настолько отличались от того, к чему я привыкла, что меня это слегка ошарашило. Казалось, это так просто.
Мой прекрасный незнакомец ухмыльнулся и поцеловал меня в кончик носа.
– Давай поедим.
Он принес багеты, сыр, колбасу и фрукты. Маленькое печенье с нашлепками джема и абсолютно идеальные крошечные миндальные пирожные. На небольшом подносе стояли контейнеры с оливками, корнишонами и миндалем. В железном ведре охлаждались несколько бутылок темного пива.
– Ну ты и размахнулся.
Макс рассмеялся.
– А то.
Он провел рукой по моему животу и груди.
– Я рассчитываю получить свою порцию.
Притянув меня на покрывало, он откупорил бутылку пива и разлил по двум стаканам.
– Ты здесь живешь? – спросила я, надкусив яблоко.
Мысль о том, что его квартира так близко, меня встревожила.
– Я живу в том доме, где ты меня высадила после мануального сеанса, если помнишь. В этом здании у меня есть квартира, но в ней живет мама.
Как только я собралась запротестовать, Макс поднял руку.
– Она поехала навестить мою сестру в Лидсе на пару недель и никак не сможет взобраться к нам на крышу.
– А
кто-нибудьсможет?
Он пожал плечами и закинул в рот оливку.
– Не думаю. Хотя не уверен.
Работая челюстями, Макс с минуту глядел на меня. Глаза его улыбались.
– И как ты к этому относишься?
Я почувствовала теплую щекотку предвкушения и оглянулась на дверь. Интересно, каково это будет – лежать на покрывале под моим незнакомцем, ощущать его толчки внутри и вдруг услышать, как эта дверь открывается и захлопывается?
– Нормально, – ответила я и улыбнулась.
– Отсюда лучший вид на фейерверки, – объяснил Макс. – Они запускают ракеты одновременно из четырех точек за рекой. Я подумал, что ты захочешь на это посмотреть.
Я притянула его ближе и поцеловала в подбородок.
– Вообще-то больше всего мне бы хотелось посмотреть на тебя совершенно раздетого.
Тихонько зарычав, Макс оттолкнул в сторону подушки и уложил меня на плотное покрывало. Затем закрыл глаза, улыбнулся и поцеловал меня.
Черт, почему мне было с ним так хорошо? Моя жизнь была бы куда легче – хотя несравнимо менее приятна, – если бы Макс оказался посредственным любовником или просто использовал меня как средство для получения еженедельного оргазма. Но он был нежным, внимательным и настолько уверенным в себе, что без всяких усилий заставлял меня прогибаться под ним, желать его, умолять его.
Ему нравилось, когда я прошу. Он готов был дразнить меня, чтобы услышать больше. А я готова была умолять, чтобы он дразнил меня подольше.
В такие минуты, как сейчас, когда он целовал меня, гладил и пощипывал в самых чувствительных, ноющих от желания местечках, я изо всех сил пыталась не сравнивать его с единственным любовником, который у меня был до этого. Энди всегда действовал быстро и грубо. После примерно года любовных игр мы уже не исследовали друг друга и ничем не делились. Это происходило в кровати, иногда на диване. Раз или два на кухне.
Но сейчас Макс провел ягодой клубники у меня по подбородку и собрал губами сок. Он шептал о том, что хочет попробовать меня на вкус, выпить мой сок, трахать меня до тех пор, пока я не закричу и мой крик эхом не прокатится по улице.
