А потом снова начались будни. Волжин грустил, но относился к желанию Юльки продолжить работу стюардессой с пониманием, находя возможность провожать и встречать ее с рейсов. Поскольку свою старенькую «Тойоту» она отдала на растерзание сыну Олегу, Стас вручил ей на день рождения конверт с суммой, достаточной для того, чтобы купить новое компактное авто, и был изумлен, когда его подарок был отвергнут.
— Спасибо, Стас, но сейчас нам нужнее достроить дом. Да и за учебу Илюши надо сделать взнос.
— Я уже сделал.
— Все равно, это будет нечестно в нашей ситуации, — сказала она твердо.
Этот конверт до сих пор лежит в комоде, нетронутый и нераспечатанный.
После ночных или продолжительных рейсов Юлька падала от усталости, выпивая рюмочку, другую коньяку, чтобы хоть как-то заснуть. Охваченный целью поскорее достроить коттедж, Волжин тратил себя на работе нещадно, зарабатывая деньги и не оставляя или почти не оставляя себя для жены. От его внимания не ускользало и то, что Юлька жутко уставала, и то, что она старалась замаскировать эту усталость, ночами пытаясь изображать желание слиться с ним воедино, и то, что от этого слияния она не получает прежней радости.
Любви не чуждо милосердие. В любви хочется защитить, помочь, сделать приятное любимому существу, спасти, обрадовать. Всего этого в Волжине было сполна. Но чувство неудовлетворенности уже пустило свои корни, и в хрупком сосуде, заполненном нежностью, появилась брешь. Неведомое доселе ощущение — раздражение, причем даже не на Юльку, а на свое бессилие от того, что родное ему существо не поддается его влиянию, посеяло семена недоверия. Где-то у классиков, Волжин читал, что человек бессознательно измеряет свою власть над другими тем, как эти другие относятся к его мнению о них. Казалось, Юльку это нисколько не заботило, словно ей было безразлично, какое мнение сложилось у мужа после ее непослушания. Если раньше Волжину достаточно было одного Юлькиного присутствия, и он готов был закрыть глаза на всю ее ветреность, на все объяснимые и необъяснимые поступки, на всю ее необузданность норовистой лошадки, порою выбрасывающей всадника из седла, то теперь он, подобно диктатору или тирану, чувствовал в себе нестерпимо острую потребность полностью владеть не только ее телом, но и душой, и помыслами. Он утопил себя в работе, писал книги, читал лекции, тупо хватался за всякие виды левого заработка, пытаясь создаваемыми им материальными благами заставить жену признать его правоту. Но все попытки устранить диссонанс в семейной жизни были тщетны. Наверное, он бы мог настоять на своем и запретить ей полеты, но хотелось, чтобы Юлька сама, добровольно пошла бы на эту «жертву» и обменяла мир, где смещены все ценности, на реальный мир, в котором живет он. Гораздо сильнее ему хотелось заполучить ее душу и воссоединить со своей, нежели обладать ее телом. Казалось, духовное начало преобладало в нем. Но иногда тело мстило его духу, и он брал Юльку с ненасытной жадностью сатира, сам себя презирая за это. А жена все реже откликалась на его порывы, но изо всех сил старалась притвориться, что она хочет того же, что и он, и получает это.
— Юля, зачем ты пытаешься обмануть меня? — не выдержал как-то Волжин, поразив Юльку убийственной прямотой своего вопроса.
— Ну не надо, Стас, пожалуйста, — лепетала она в ответ, и так происходило каждый раз, когда ему удавалось уличить ее во лжи.
Волжин терпеть не мог двусмысленности.
— Я не буду тебе больше мешать. Отдыхай, — сказал он после очередной безуспешной попытки ее расшевелить.
Она ничего не ответила. Не оправдывалась. Не возражала. Не бросилась к нему. Не потянулась. Не всхлипнула. И даже не вздохнула.
По-прежнему Волжин приезжал в аэропорт, чтобы встретить Юльку после полетов, по-прежнему приносил в дом деньги и готовил ужин или завтрак к появлению жены, но уже не предлагал ей шампанского и не целовал ее в губы. Самое большее на что он был способен — это банально чмокнуть ее в щечку.
Свободное от полетов время Юлька все чаще проводила у мамы, общалась с сыном и, уйдя в ванную комнату, изредка плакала.
Спали супруги теперь в отдельных комнатах.
— Шанхай в двадцать один тридцать, — услышала Юлька в трубке голос диспетчера по оповещению.
Вместе с ней в паре бизнес-класс обслуживала большеглазая, тихая и грациозная, как балерина, Ирочка, с которой они быстро нашли общий язык. Среди своих коллег Ирочка выделялась безграничной добротой и преданностью друзьям. Оставшись вдовой, она первое время потеряла интерес к жизни, спасала только мысль о сыне, о котором, кроме нее, больше некому было заботиться. Престарелые родители мужа, обожавшие сноху, всячески помогали, как могли, стараясь освободить ее от хозяйственных дел в перерыве между рейсами, а Ирочка в свою очередь постоянно оказывала им материальную помощь.
— Как же у меня болят ноги, — пожаловалась она Юльке после того, как они накормили пассажиров завтраком. — Мне кажется, что я не выдержу обратного полета. Если хотя бы двое суток отдыха. А то всего сутки.
— Ничего, — подбодрила ее Юлька, — мы пойдем на китайский массаж. Девчонки хвалят, говорят, что после него тела не чувствуешь, а ноги становятся невесомыми.
— Когда же мы успеем?
— А вот сразу после рейса примем душ и побежим. Это рядом, в пяти минутах ходьбы.
— Скорее бы уж долететь, — вздохнула Ирочка.
В салонах наблюдался полный аншлаг, и даже после разноса питания бортпроводникам не удавалось передохнуть. Создавалось впечатление, что пассажиры все время чего-то хотят: есть, пить, болтать, разминать отекшие ноги, жаловаться на свою тяжелую участь и просто глазеть в иллюминатор рядом со служебным креслом стюардов и стюардесс. Казалось, это нескончаемый поток паломников, а не пассажиров, движется по салону самолета к бортпроводникам. Причем невзирая на ночь.
Роман Морозов, прославленный герой, отличившийся при спасении пассажиров во время пожара на самолете, и автор многих стихов и эпиграмм, посвященных «Аэрофлоту», сидел на контейнере в кухне бизнес класса и раздавал особо жаждущим различные напитки — воду, соки, чай, кофе.
— Рома, давай я заменю тебя, — предложила Юлька. — Наш бизнес-класс как будто угомонился. Ты сам-то выпил хоть чашечку кофе?
— Какое там! Если бы найти для этого свободную минуту.
— Сумасшедший рейс, — согласилась Юлька.
— Сделайте, пожалуйста, кофе с лимоном, с двойным сахаром и с коньяком, — попросила полногрудая девица в коротенькой юбке, еще больше подчеркивающей безупречной формы длинные ноги.
— Тоже с двойным? — спросил, широко улыбаясь Ромка.
— Не поняла, — заморгала кукольными ресницами девица. — Что с двойным?
— С коньяком двойным, — с легкой, незаметной для нее иронией пояснил Роман.
— А… Да… Если можно, тоже с двойным, — радостно закивала девица.
— Другим бы отказал, но только не вам, — уже открыто смеялся Роман, и девица подхватила его смех.
