– Принца Алонзо играет Генн Сердцеед! – кричал с балкона паяц. – Первый красавец труппы, чей томный голос пробирает женщин до глубины души, а глаза сияют, как бриллианты! А Чаровницу Мариэтту играет несравненная Сибилла Лебедушка, любимица четырех королевских дворов!
– Этой «любимице дворов» давно пора метлу в руки – и дворы мести, – прожурчал из-за приоткрытой двери нежный голосок. – Здесь театр, а не храмовый приют для старух.
Пышная девица с длинными желтыми кудрями высунула за дверь свой хорошенький носик. Розабелла не собиралась выходить на улицу без прически и должного наряда, но разве утерпишь в коридоре, когда рядом нахваливают твою соперницу?
Джош Борха степенно пригладил короткую острую бородку и задумчиво кивнул:
– Ты права, красивая змейка. Сибилла уже не та, что прежде.
Розабелла не обиделась: змеями хозяин называл всех актрис.
– Генн, – спросил неспешно Борха-старший, – сколько осталось до конца контракта несравненной Лебедушки?
– Шесть дней, – не задумываясь ответил дядюшкин наследник, будущий хозяин театра.
– Вот и славно, вот и не будем возобновлять. Отыграет в «Фиалке и кинжале» – и до свидания. Вон рядом, в Порт-о-Бонито, гастролируют «Неслыханные зрелища», пусть туда порхает.
– А может, ее комической старухой оставить? – исполненным милосердия голосом предложила Златокудрая Розабелла, которая не прочь была поиздеваться над поверженной соперницей.
Джош Борха засунул ладони за пояс (сразу стал похожим на преуспевающего лавочника) и немного подумал.
– Нет, – сказал он наконец. – Играла Чаровницу Мариэтту – а потом сразу выйдет в морщинах и с горбом? Публика не поймет.
Сверху упала тень. Хозяин театра недовольно поежился, подумав, что будет дождь. Но тут паяц на балконе замолчал, а зрители загалдели, указывая в небо.
Борха глянул вверх – и обомлел.
Над улицей, почти над театром, завис корабль. Он парил так низко, что можно было разглядеть скобы на нижней поверхности крыльев.
– Охамели небоходы! – возмутился Генн. – Скоро на крыши начнут садиться!
Зрители тоже хором возмущались – до тех пор, пока с неба не загремел усиленный рупором голос:
– Сибилла Лебедушка! Краса театра, гордость сцены! Выйди на балкон!
Толпа притихла, предвкушая что-то восхитительно интересное. Что-то такое, о чем будет судачить весь город – а они увидят своими глазами.
– Волшебница! – незримым дождем падало с небес. – Сибилла, белая лебедь! Выйди на балкон, яви высокую милость!
Сибилла Крэй услышала призыв – да и кто бы не услышал?
Она вылетела на балкон – и, моментально поняв, что происходит, эффектным жестом простерла красивые белые руки к кораблю. В стареньком платье, с наброшенной на плечи шалью, Сибилла была в этот миг прекрасна, как одна из Младших богинь.
Паяц тут же умелся с балкона: он никогда не портил сцены товарищам по труппе.
С корабля полетела длинная веревочная лестница. По ней ловко принялся спускаться молодой человек в черном с серебром камзоле. Небоход был без шляпы, ветер трепал его черные волосы.
Рядом с небоходом на тонкой веревочке спускался большой сверток, к которому был привязан букет цветов.
Зеваки одобрительно загалдели, наслаждаясь бесплатным представлением. Толпа заметно выросла. Из окон соседних домов гроздьями торчали головы. Жильцы перекликались, пытаясь узнать друг у друга, что происходит.
Джош Борха шумно вздохнул.
– Ах, проказница! – растроганно произнес он. – Да об этом слух уйдет в Спандию и Джермию! Мы бы с тобой, Генн, до такого не додумались. Да и шхуну нанять – дорогое удовольствие. Как же она все это обстряпала, а? Вот что значит матерая театральная змея!
Племянник, никогда не споривший с хозяином театра, поспешил восхититься:
– Опыт есть опыт, дядя. Нашим свистушкам у нее еще учиться.
– Продлишь ей контракт, – распорядился Джош.
В коридоре пискнула Златокудрая Розабелла. Мужчины не обратили на нее внимания.
Капитан поравнялся с балконом, с небрежной грацией циркача спрыгнул на перила, а оттуда – на балкон. Он завел конец веревочной лестницы за перила и опустился перед актрисой на одно колено. Та царственным жестом протянула ему руку для поцелуя.
Толпа восхищенно завопила.
– Контракт подпишешь сегодня, – деловито уточнил хозяин. – За шесть дней весть об этом балагане дойдет до «Неслыханных зрелищ». Не увели бы у нас золотую змейку… Если начнет трепыхаться, разрешаю увеличить жалованье. Не перестарайся… так, прибавь немножко…
На балконе молодой небоход поднялся на ноги, по-кошачьи точным движением поймал спущенный на веревке сверток с привязанным букетом, оборвал веревку и с изящным поклоном положил подарок перед красавицей. Та милостиво кивнула, принимая подношение.
– Из этого небесного галчонка вышел бы неплохой актер, – усмехнулся Борха-старший.
А племянник оценивающе глянул на расшумевшуюся толпу, прикинул, как каждый из этих людей понесет по городу новость, и хмыкнул:
– Сегодня Порт-о-Ранго будет аплодировать не прекрасной дочери вождя, а ее сопернице-шаманке.
Небоход на балконе уже взялся за веревочную лестницу… и вдруг выпустил ее, обернулся к Сибилле, заключил красавицу актрису в объятия и крепко поцеловал.
Рев толпы достиг высшего накала. Люди размахивали руками, орали что-то одобрительное; многие, не сдержавшись, целовали стоящих рядом женщин, а те не визжали и не вырывались. Всех накрыли своим крылом чары яркой романтической сцены.
Джош Борха покрутил головой, глянул на толстяка в окне напротив, который стиснул в объятиях свою грудастую супругу, и твердо заявил:
– В «Любимце богов» королеву будет играть Сибилла. Как кивнула-то… всем змеям змея!
За дверью послышался жалобный вскрик и звук падения. Джош Борха глянул за порог и буднично сказал:
– Обморок тебе надо отработать. Плохо теряешь сознание, невыразительно.
А небоход уже поднимался по лестнице на борт, ловкий, легкий, красивый, и все женщины, даже старухи, тихо и жадно стонали, провожая его взглядами.
Чуть кренясь на правое крыло, шхуна неспешно заскользила в воздушном потоке на юг, оставляя позади вольный город Порт-о-Ранго. Впереди и внизу лежал горизонт, иззубленный Хэдданскими горами.
Ожерелье-III. Паутина
1
В дворцах и самые шпалеры
Подчас владеют даром речи.
Ты знаешь, почему на них
Изображаются фигуры?
Чтобы напомнить: кто-то хмурый,
Быть может, за ковром притих.
Лопе де Вега
Холлис Айланн, офицер дворцовой гвардии его величества Аргента Второго, нервно поглядывал то вдоль пустой и мрачной Гобеленовой галереи, то на огромную вышивку в двух шагах от себя. Красивое лицо с рыжеватыми усиками было бледно, а на лбу, под форменным гвардейским беретом, выступили крупные капли пота.
