Мой взгляд заволакивает красным. Я не стану пить то, что он наливает. И я ненавижу слово на «п». Не знаю почему. Просто такая реакция. Похоже, у меня есть собственный горизонт событий: бездействие, тревога и фрустрация поглотили мое терпение, всосали его в черную дыру, из которой оно может никогда не вернуться.
Я шагаю прямо на бармена и бью его кулаком в лицо.
Не слишком сильно. Ровно настолько, чтобы убрать с дороги.
Его нос плещет красным…
«ДА, КРОВЬ, ДА! — взрывается во мне Книга. — Убей его, этот бесполезный кусок человеческого мусора! Забери себе бар, забери себе клуб, и мы К’ВРАКНЕМ ИХ ВСЕХ!»
Я шарю в памяти в поисках своего выступления в седьмом классе — где я его оставила? Я помню, что мне было одиннадцать. Тогда я была счастлива и мир был гораздо проще. Или мне так казалось.
«Кроваво-красный, как кровь Мика О’Лири, человека, которого ты РАЗОРВАЛА на части своими же голыми руками, а потом ЖЕВАЛА…»
На секунду я теряю равновесие. Слово «жевала» выбивает меня из колеи, и вместо того, чтобы сосредоточиться, я могу думать только об одном: была ли у меня кровь во рту. Я принимаюсь за декламацию первого, что приходит мне на ум:
И вскричал я в скорби страстной:
«Птица ты иль дух ужасный,
Искусителем ли послан иль грозой прибит сюда…»
Бармен хватается за нос и глазеет на меня так, словно у меня три головы. Я бросаю ему грязное барное полотенце, которым он протирал чистые бокалы. Ну, настолько чистые, насколько это возможно, учитывая то, что вода в раковине за баром отвратительно черная под слабенькой серой мыльной пеной. Я понимаю, что продолжаю декламировать стихи, и обрываю себя на середине двенадцатой строфы.
— Да ты с качелей рухнула!
— Ты даже не представляешь, с какой высоты. У меня больше нет качелей. У меня нет даже чертового крыльца, чтобы их повесить. И точно нет ни вентиляторов под потолком, ни цветущих магнолий над пропавшим сиденьем.
Боже, как я иногда скучаю по дому на Юге! Солнечный день. Купальник в горошек, плавательный бассейн. Однажды я вернусь в Ашфорд. Я буду ходить по улицам и притворяться нормальной. Хотя бы день или два.
— Я снова тебя ударю. Так что вали.
Я тесню бармена всем телом, заставляя его пятиться через мою толпу Невидимых, прочь из милого бара, которым, как я вдруг понимаю, я действительно хочу заняться.
Это будет как в прежние времена и принесет мне покой. Снова вернет меня к настоящей Мак Лейн.
— Я боссу скажу, стерва бешеная!
— Обязательно скажи. И еще скажи, что меня зовут Мак, когда будешь с ним говорить. Посмотришь, что будет дальше. А теперь выметайся. И не возвращайся.
Я оборачиваюсь к джентльмену, который совершенно не впечатлен нашим странным столкновением — это же «Честерс» — и в данный момент изучает свой отвратительный мартини, словно пытаясь решить, что с ним не так. Я забираю у него стакан. Даже стакан выбран неправильно.
— Дымный мартини?
Мужчина кивает.
— Один момент.
Я спускаю из раковины грязную воду, нахожу под баром чистые полотенца, мою руки, хватаю охлажденный бокал и смешиваю дымный мартини в идеальных пропорциях. Я так привыкла справляться со своими призраками, что беспрепятственно скольжу среди них.
Мужчина пробует напиток, одобрительно улыбается, и почва под моими ногами снова становится твердой. Вот так. Знакомая рутина — бальзам на израненную душу.
Я начинаю переставлять бутылки на полках, располагая их в нужном порядке, и мурлычу себе под нос.
Внутри меня с глухим стуком закрывается книга. На некоторое время. Похоже, я выяснила еще один способ временно ее заткнуть: стихи и работа бармена. Кто бы мог подумать? Но я ищу не пластыри для своей раны. Мне нужен хирург, который проведет операцию, оставив глубокий разрез в том месте, где когда-то обитало нечто мерзкое. А затем появится шрам, чтобы каждый день напоминать мне о том, что все закончилось и я выжила.
Для этого мне нужен полубезумный Король. А застряв в этом месте, я никак не продвинусь в поисках нужного мне заклинания.
— Привет, Мак, — говорит Джо, опускаясь на барный стул. — Что это за толпа Невидимых вместе с тобой за баром?
— Не спрашивай. Даже не начинай.
Она пожимает плечами.
— Ты давно видела Дэни?
Этот вопрос становится колом в моем сердце. Еще немного, и однажды я просто сорвусь: «Да, и это я та сволочь, что загнала ее в Холл Всех Дней, так что распни меня и избавь от страданий».
Но сейчас я даю стандартный уклончивый ответ.
— А Кэт?
— Не видела уже несколько дней.
У Джо шапочка коротких темных волос с блестящими белыми и желтыми подкрашенными прядями. Лицо тонкое. И бледное. А глаза покраснели от слез. Я качаю головой и думаю, стоит ли говорить что-нибудь о том, что я видела этим утром.
Мозг забраковывает эту идею. Рот произносит:
— Я видела, что ты сделала сегодня утром, — подтверждая мои подозрения, что дорога между мозгом и языком не лучше шоссе вокруг Атланты, где тянутся бесконечные и опасные дорожные работы.
— Что ты имеешь в виду? — настороженно спрашивает Джо.
— Риодан кивнул, а ты отвернулась. Ты его бросила.
Она резко втягивает воздух, на миг задерживает дыхание, а потом произносит:
— Ты, наверное, считаешь меня сумасшедшей.
— Нет, — говорю я. — Я считаю тебя красивой, умной, талантливой, и еще считаю, что ты заслуживаешь быть с мужчиной, способным чувствовать не только с помощью определенного óргана.
Джо моргает и изумленно смотрит на меня, а меня это злит, потому что кому как не ей знать правду о себе.
— Я с самого начала осознавала, какой он, Мак, — устало произносит Джо. — И что происходит между нами. Но у него такой… Я никогда раньше такого не чувствовала… И я захотела ему поверить, хоть и знала, что это бесполезно. Я начала внушать себе всякую ложь. Поэтому и сделала первый шаг: спасти я могу только собственную гордость.
— Но от этого не становится легче, да? — сочувственно говорю я.
Я чувствую, как расцветают мои прежние навыки: я наливаю, слушаю, отбиваю у человека охоту забыться в опьянении и постепенно подталкиваю его к тому, что действительно может ему помочь, может изменить его жизнь, встряхнуть в хорошем смысле слова.
— Я не уверена, что мне хватит сил, чтобы не броситься к нему, Мак. Я собираюсь оставить эту работу. Не могу я каждый день его видеть. Ты же знаешь, какие они. Пусть сегодня утром Риодан не пригласил никого подняться по лестнице, но он сделает это. И я хотела спросить у Кэт, нельзя ли мне вернуться в аббатство.
