Темная Принцесса телепортируется внутрь «Честерса», хватает головы Принцев и исчезает раньше, чем мой мозг успевает осознать то, что увидели глаза.
— Чтоб вас! — рычит Бэрронс.
— Не заставляй меня охотиться на тебя, Принцесса, — тихо предупреждает Риодан. — Ты станешь моей единственной целью, одержимостью, навязчивой идеей, бессмертной маниакальной фантазией, предметом каждой моей чертовой мысли и склонности, и чем больше я буду думать, что сотворю с тобой, когда найду…
Господи, он даже меня пугает. Не хотела бы я стать причиной таких его мыслей.
Бестелесный голос резко прерывает его:
— Поскольку ты не намерен убивать последнего Принца, договор меж нами расторгнут. Мы больше не склонны предлагать помощь для спасения одного из наших врагов.
Из воздуха материализуется лист бумаги, который опускается на стол.
— Ты перенесешь нас туда, — рявкает Риодан.
Принцесса не отвечает. Она ушла.
Бэрронс поднимает листок. Я заглядываю через его руку и вижу, что это кусочек карты. Посреди обширного горного хребта виднеется крошечная красная точка. Я хмурюсь.
— Австрия? Кристиан в чертовой Австрии?
— Драйторшпитце, — бормочет Риодан, — ну конечно. Это достаточно близко к Дублину, чтобы вернуться за добычей, и в то же время туда довольно сложно добраться.
Будь я в какой-нибудь игре, думаю я раздраженно, было бы две вещи, за которыми я стала бы охотиться: браслет Крууса и крайне полезная способность телепортироваться. До Австрии несколько часов на самолете и сутки или даже больше в машине. Учитывая количество осколков реальности Фей, парящих тут и там после падения стен, никто больше не рискует водить самолеты. Даже Бэрронс и его приближенные. Это слишком опасно. Да и автомобиль, особенно во время дождя и тумана, представляет собой опасность, но из него хотя бы видно приближающуюся смену реальности, и есть шанс ее избежать.
— Так что теперь? — спрашиваю я. — Попытаемся найти еще кого-нибудь, кто сможет нас телепортировать?
— Черт возьми, — говорит Риодан Бэрронсу, — она явно пересмотрела в детстве «Околдованного».
Бэрронс бесстрастно глядит через плечо в направлении моего голоса.
— Мы сделаем это старомодным, человеческим, скучным способом, мисс Лейн. Поедем.
Глава 33
Застрял я тут с вами
[58].
Мак
Тридцать пять бесконечных, пропитанных тестостероном, раздражающих часов спустя мы, шестеро, — я, Бэрронс, Риодан, Джейда и близнецы Келтары, — перед самым рассветом прибываем в маленький городок у подножия горного хребта Драйторшпитце. Мы ненадолго останавливаемся на узкой улочке, забитой брошенными машинами, и заливаем еще бензина, наполняем бак и две канистры, лежащие в багажнике «хаммера», чтобы подготовиться к быстрому отступлению.
Прошедшие полтора дня слились в моем сознании в мрачный сюрреалистический пласт, и, если мне повезет, таким он и останется. Одно дело знать, что половина населения мира мертва, и совершенно другое — лично в этом убедиться.
Когда мы проезжали Англию, Францию и Германию, я смотрела на уничтоженные небольшие города и разрушенные беспорядками мегаполисы, на множество миль опустошенного Тенями ландшафта, на брошенные автобусы и такси, погнутые и искореженные фонари, резко уменьшившееся количество животных. Выжившие перебрались поближе к земле, прятались в забаррикадированных зданиях или собирались в тщательно охраняемых многоквартирных домах и отелях. Банды свирепствовали, война граффити велась на покинутых зданиях, общественных центрах, в переходах.
Те немногие, кого мы видели на улицах, останавливаясь, чтобы набрать бензина, или в магазинах, в которых приобретали провиант, были тяжело вооружены и держались на безопасном расстоянии. Судя по всему, Дублин восстанавливался куда быстрее других городов. В трех странах я не видела ни единого признака общей работы по восстановлению, ничего похожего на мамину группу озеленения.
Когда мне было одиннадцать, на городок чуть восточнее Ашфорда обрушился торнадо, двадцать три человека погибло, сотни домов были уничтожены. Наши родители взяли нас с Алиной помогать: убирать, сортировать пожертвованные еду и одежду, восстанавливать город. Некоторые из их друзей никак не могли поверить, что родители позволяют своим детям видеть эти ужасные разрушения, но мы с Алиной были рады, что нас взяли, мы хотели помочь, и работы нам досталось немало. Я все еще помню, как в первый раз после шторма увидела Саусвест-Мапл-авеню, где находились антикварные лавочки, пиццерии, замечательная игровая площадка и мой любимый старомодный магазин мороженого, — все это было уничтожено, превратилось в обломки разрушенных, разнесенных домов, перекрученные горки, оборванные провода, груды мусора повсюду. Меня тогда затошнило от дезориентации.
Во время нынешней поездки я ощущала ту же дезориентацию, только возросшую по экспоненте.
Мир больше не был прежним. Мой мир, как и моя Дэни, остался в прошлом. Теперь я понимаю, почему Риодан так ценит способность адаптироваться. Представить не могу, сколько раз их мир вот так разительно изменялся за ночь, цивилизации расцветали и рушились, рождались новые. За бесчисленное количество тысячелетий армии, к которым они присоединялись, побеждали или терпели поражение, и новый мировой порядок рождался снова и снова.
Они видели бесконечные циклические перемены. А это чертовски сложные волны, которые им приходилось вновь и вновь покорять, взлетая на вершину.
Да и рассудок сохранить непросто. Я горюю о том, что мы потеряли, оплакиваю весенний Париж, в котором мне никогда уже не побывать, и шумный Лондон, который я так и не исследовала, а теперь никогда не смогу этого сделать. Я сожалею об утраченном мире.
Я могу потеряться в количестве поводов для тоски.
Или могу адаптироваться и научиться овладевать переменами, как Бэрронс и Риодан, предвкушать то, что может принести мне новый день, и с ненасытной жаждой жизни следить, как будут развиваться события. Теперь я понимаю, почему Риодан ежедневно заботится о своем мире, каким образом удерживает их всех вместе. Рушится все, кроме семьи, в которой ты рожден, которую ты выбрал или создал; кроме круга любви, ради защиты и сохранения которого ты готов умереть. К прошлому нас привязывает лишь одно — отказ принимать настоящее. Я почти что вижу, как прежняя Дэни сверкает своей хулиганской улыбкой, и слышу, как она говорит мне: «Чувиха, ты должна цепляться за него руками и ногами и держаться изо всех сил! У нас есть только настоящее. Зато оно реально Настоящее!»
Ледяная яростная Джейда — вот и все, что осталось от моей Дэни.
Я о многом думала во время этой поездки. Я пыталась смириться со случившимся, понять, как же мне продолжать жить без Дэни. Как перестать винить себя за то, что загнала ее в Холл Всех Дней, и думать о том, как бы мне добраться до того, что осталось в Джейде от Дэни, если в ней вообще хоть что-то осталось. Я изучаю ее при каждой возможности, ищу следы прежнего подростка в ее лице, осанке и не нахожу. Я помню нашу последнюю драку, когда я дернула Дэни за волосы, а она меня укусила. Я слабо улыбаюсь, думая о том, состоится ли еще когда-нибудь такая смешная драка, и надеясь на это, потому что если состоится — значит, до Дэни еще можно дотянуться. Да, Алина была убита. Юной девочкой, которую заставили ее убить. Девочкой, которая расщепила собственную личность, чтобы адаптироваться, а завершила это расщепление, уже намеренно, та, что должна была спасти ее и защитить.
