— Тихо, тихо, я не сопротивляюсь… — едва смог пробормотать он.
— Ясно, что не сопротивляешься, и не думай! Куда тебе сопротивляться!
— Отпусти его! — скомандовал второй суровым голосом. Лицо его, слабо освещенное удаленным столбовым фонарем, вытянулось и застыло.
— Ну-ка быстро рассказывайте, что вы там придумали! — пробасил Котиль, — что с Бардагановым сделали, что он теперь тоже на урода похож? А ведь красавец мужчина был, нефть добывал для родной страны! Давайте, всё рассказывайте, чтобы он знал!
— Я говорю — отпусти его! — угрожающе повторил приземистый, все так же не двигаясь.
— Да вы видно не поняли ничего! — взревел Котиль. Заложник в руках его захрипел, дернулся, и пробормотал слабым голосом:
— Не дави так!
Приземистый быстро вырвал из-под ветровки пистолет, и, передернув затвор, направил его на Котиля.
— Это ты не понял, что шутить с тобой никто не будет! Я сказал — отпусти!
— Видишь, как твой напарник тебя любит! Я тебе готов горло вырвать, а он ещё и провоцирует. Ну, тогда конец тебе! С вами только так и надо.
— Убери пистолет! Он задушит меня! У него ж сила медвежья!
Тем временем Бардаганов вынул из кармана какой-то баллончик, поднес его ко рту, нажал на кнопку и глубоко вдохнул.
— Это ещё что? — удивился Котиль, и, как собака, потянул носом воздух. — Никак кислород! Боже, Бардаганов, что это с тобой? Ты без кислорода жить не можешь? Без чистого воздуха? Без всего чистого? Как же теперь, а?
Он засмеялся, громко и непритворно, почти без злобы. Смеялся он долго, не отпуская пленника, лишь слегка ослабил хватку на горле. В руку его он впился так, что тот морщился и постанывал от боли.
— Что же теперь, Бардаганов? Ты станешь защитником природы? Я буду жечь все вокруг, палить твою нефть, взрывать насосы, жечь деревья, чтобы они не давали кислорода, а ты?.. Мы поменялись местами, Бардаганов! Разве это не смешно?
— Тебе до сих пор смешно? — прорычал Бардаганов.
Он отбросил звонко звякнувший об асфальт баллончик и сделал шаг вперёд.
— Ну, всё, хватит, пора кончать с вами — бросай пистолет! — глухим, изменившимся, жутким голосом проговорил Котиль и покрепче взялся за горло заложника. Тот побледнел, бессильно перебирая ногами, хотел что-то сказать, но не смог, лишь в очередной раз захрипев.
— Всё, всё, бросаю! — поспешил заверить приземистый и опустил оружие. — Будет всё по-твоему, отпусти его!
— Я уйду с ним, а потом отпущу. Но если вы…
— Никуда ты не уйдёшь, — прорычал Бардаганов и снова сделал пару шагов. Лицо его было страшным, голос дрожал от ненависти, руки наполовину согнулись в локтях, словно мышцы сводила судорога.
— Стой, он убьёт его! — вскричал приземистый, присел и положил пистолет на асфальт.
— А мне какое дело!
— Ты что, дурак? Стой!
— Иначе он уйдёт!
— Он убьёт его!
— Плевать, у меня свои проблемы! Вы когда-нибудь жалели людей? Почему я должен жалеть?
— Назад, я сказал!
Приземистый поднял пистолет и навёл его на Бардаганова. Тот остановился, искоса, не поворачиваясь, поглядывая на него. По нём было видно — он не верил, что тот станет стрелять. Он не допускал, что его волю к достижению цели, его упрямство может сломить что бы то ни было. Это лишь временная преграда, мелкое препятствие, которое исчезнет само собой. На неё даже не надо растрачивать силы, а лишь дать время, и всё встанет на свои места.
Но агент, вооруженный пистолетом, казался непреклонным. Он медленно приблизился, всем видом выражая уверенность. Котиль, глаза которого иронично и зло блеснули, ослабил хватку на горле пленника, и тот глубоко вздохнул.
— Вот оно как! — воскликнул Котиль. — Пауки дерутся в банке! Накладочка вышла! Не всё, не всё предусмотрели в конторе, ах, какой прокол! Бардаганов, не слушай его, он не станет стрелять! Ты ж бесценный экземпляр, результат их заумных опытов; он не имеет права испортить твою белую шкуру! Давай, вперед, что тебе этот жалкий агентишко! Мало таких у них в запасе?
— Он провоцирует тебя, не ведись!
— Что они тебе обещали? Что вернут деньги, буровую, всё, чем ты людей гробишь? Или, может, что сделают твою шкуру нормальной, смугленькой такой, загар с островов, где ты водку жрёшь? Враньё это всё, Бардаганов! Даже если б они могли… такой ты им нужнее!
— Плевать я хотел!..
Бардаганов, тяжело дыша от гнева, медленно стал подступать. Агент с пистолетом снова выкрикивал угрозы, направляя оружие то на Бардаганова, то на Котиля. Тот не без удовольствия играл пальцами на шее заложника.
— Стреляй в него, что ты ждёшь! — прохрипел измученный пленник. Напарник его прицелился Бардаганову в бедро и уже хотел было нажать на спуск, но вдруг вскрикнул, подпрыгнул и принялся рассматривать что-то под ногами. Бардаганов тоже взревел и закрутился на месте, словно его жалили осы. На мгновение остановившись, он снова рявкнул что-то нечленораздельное и стал наносить ногами удары кому-то во тьме невидимому. Приземистый выстрелил два раза себе под ноги и отбежал в сторону.
— Это крысы! — закричал он. — Откуда они…. Да их тут прорва! Что за напасть!
Котиль, не поверив ни единому слову, присмотрелся. У ног Бардаганова, выдававшего невиданные танцевальные пируэты, он разглядел копошащуюся массу, словно сама земля взбунтовалась под ним. Масса эта неотступно преследовала приземистого и Бардаганова, куда бы они не отпрыгивали, как бы не били и не дрыгали ногами. Только теперь Котиль услышал странный слабый писк, который исходил от этого неведомо откуда взявшегося воинства, то усиливаясь, то затихая. Агент снова стрелял под ноги, пока не закончились патроны.
— В машину! — крикнул он, спешно меняя обойму. — Отпусти его, иначе сожрут всех! — рявкнул он Котилю, и, рванул дверцу автомобиля. Котиль отпустил пленника и побежал, пользуясь моментом.
22
Сутками ранее, научно-исследовательский институт.
Васильев лежал в постели и смотрел в потолок с выражением лица человека, который уже ничего в этом мире не понимает. В вене у него была игла, прозрачная трубочка от которой вела к перевёрнутой и укреплённой на штативе капельницы бутылочке. Бутылочка была уже второй на сегодняшний день, и от этих чудо — лекарств ему становилось всё хуже. Вчера, когда за весь день ему дали только четыре таблетки и два укола в ягодицу, он чувствовал себя веселее — бодро поднимался с постели и прохаживался по боксу, посматривая в окно на трепетавшую под порывами ветра тайгу. Сегодня ему если и хотелось что-нибудь делать, так это бежать отсюда без оглядки.
Слабый скрип дверных петель прервал его невесёлые размышления, и в бокс, задумчиво потирая пальцами начавшую заплывать физиономию вошёл Андрей Михайлович.
