— Это из-за нефти всё! — кричал он. Качали, качали, всё мало им! Вот и образовалась пустота в земле, от этого землетрясение!
— Что ты врёшь! — заорал Бардаганов, подступая ближе и с ненавистью глядя на него. — При чём здесь пустота! Несёшь, чего не знаешь!
— Я знаю!
— Закрой рот! Ты слышал, что на буровой теракт был?
— Какой теракт? При чём здесь …
— Взорвали буровую, сожгли цистерны, огонь пошёл дальше под землю…
— Как это может быть — под землю? Без кислорода гореть не бу….
— Ты сильно умный? Всё знаешь, что будет, а что нет? Дослушались уже умников, вот, пожалуйста! — орал Бардаганов, оборачиваясь к людям, которые, глядя на его устрашающее лицо, мимовольно пятились. — А оно взяло и загорелось! Взяло и взорвалось, и землетрясение вызвало! Несмотря на умников, которые постоянно нам воду мутят!
— А кто теракт сотворил? — спросила женщина с ребёнком лет трех на руках. Ребёнок уже не плакал, но что-то мычал нераборчивое.
— Не слышали разве про серого? Который бродит по городу, ест падаль и дышит дымом? Это он всё!
— Что-то слышали.
— Слышали, а теперь ещё и увидите! Это чудовище, выродок, он скоро и людей жрать начнет! Живьём есть будет! Ему только и давай, что пожары и разрушения вокруг!
Бардаганов перевёл дыхание, с остекленевшими глазами пошел куда-то, но, сделав шагов пять, остановился и злобно взглянул на мужчину в трусах, который ему возражал.
— Да что вы придумываете! — не удержался тот и коротко, с едкой иронией засмеялся. — Козла отпущения нашли! Сами во всём виноваты, а на кого-то сворачиваете!
— А ты не журналист случайно? — вызверился на него Бардаганов и так прищурился, словно журналисты был самыми злостными врагами человеческой природы. — Тот тоже журналистом был! Везде нос совал, все на свой лад переиначить хотел! Да не на свой, а по указке, понятное дело, действовал! Вот и добился! Ешьте теперь, не подавитесь!
— Не журналист я… Да и при чем здесь…
— Теперь и буровой нет! — вёл свое Бардаганов, — Вот при чем! Нет буровой — нет, работы, конец городу!
— Ему и так конец! — не сдавался мужчина. — Только и можете, что дармовое брать! Мозги бы уже включали и брались за настоящую работу, а не только гадить!
— Если бы буровая работала, отстроили бы город, наладили бы всё! — рычал Бардаганов.
— Правду он говорит! — воскликнула женщина с ребёнком. — Мёртвых бы похоронили — что ж сделаешь! А буровая — будущее! А так — вообще ничего! А ты свой рот открываешь! — бросила она мужчине в трусах, презрительно оглядев его с ног до головы. Ребенок на руках её заплакал. — Чем я ребёнка кормить буду? А всё из-за таких, как ты!
— Мёртвых бы похоронили? А я не хочу больше никого хоронить! Мы только и делаем, что кого-то хороним! Сколько можно!
— А из-за кого мы хороним?! — ревел Бардаганов. — Из-за таких, как ты!
— Терпим всяких — дожились! — закричали в толпе.
— Головы о камни им поразбивать — только так надо!
— Тут пашешь, как проклятый, — а они на шее сидят!
— Очищать город от всякой швали!
— Убивать надо!
Крупный мужик, с красными глазами, в спортивных брюках и майке, из под которой выбивались густые чёрные заросли, подошёл к бунтарю в трусах и двинул его кулаком в лицо. Тот не ожидал; иронично — ошарашенная улыбка не сходила с его губ до самого удара. Смешно попятившись, он взялся обеими руками за лицо.
— Правильно! — закричала женщина.
— Защищает всяких!
— Значит, и сам такой!
— Сколько можно терпеть!
Подошло ещё двое мужчин. С перекошенными от злобы лицами, исполняя свой долг, они по очереди пихнули жертву кто ногой, кто кулаком.
— Да кто так бьёт? — завёлся первый, в майке, — надо чтоб урок был! На всю жизнь!
Неуклюже, но сильно, он ударил еще несколько раз. Бунтарь упал, издавая неясные звуки, то ли пытаясь оправдаться, то ли возмущаясь. Его обступили и стали бить ногами, матерясь и злорадно посмеиваясь.
— А что за серый? Кто он? Где он? — проревел мужик в майке, пытаясь отдышаться.
— Здесь он, в городе, — обронил Бардаганов. — Найти надо.
— Найдём!
— Никуда не денется!
— Но он опасен! — подогревал Бардаганов. — Голыми руками не возьмёшь!
— Найдём в руки что-нибудь!
— Пора кончать во всякой сволочью!
— До чего довели! Никакой жизни нет!
24
Котиль проснулся от сотрясения земли. Он не сразу сообразил, что это было, а когда понял, вскочил так поспешно, что сильно ударился о низкий бетонный потолок подвала. Пока он отходил от удара, присев и водрузив обе ладони на голову, сверху что-то грохнуло с потрясающей силой. Постояв некоторое время на корточках, тихо и неподвижно, как мышь в норе, почувствовавшая близость кота, он пошёл к выходу.
Дверь в подвальное помещение девятиэтажки, с наполовину выбитой в верхней части доской, которая ощерилась обломками, не открывалась. Котиль рванул за ручку сильнее. Ручка осталась у него в руке, и после этого усилия он почувствовал тошнотворную, клонящую к земле слабость. Он уже долго ничего не ел, долго дышал относительно чистым воздухом, что с каждым днём становилось для него всё более губительным. Отшвырнув ручку, он отошёл, пригибаясь под низким потолком и соображая, где выбраться наружу без лишних усилий.
В подвале было темно. Узкая полоска света падала из маленького оконца, пролезть в которое могли только кошки. По левую руку было устроено пару сарайчиков, с мощными запорами и торчавшими из них ржавыми болтами. Справа в полумраке чернел вход вглубь подвала, грубостью бетонных блоков напоминавший лаз в какие-нибудь мифические катакомбы. Котиль осторожно двинулся туда, опасаясь снова удариться головой. Здесь было ещё темнее; лишь узкая полоска света падала из далёкого окна, напоминая свет автомобильной фары, в предутренней тьме стоявшего на где — то на другом конце улицы.
Котиль засомневался, стоит ли дальше идти, и вдруг понял, что в подвале кто-то есть. Он остановился и насторожился. Остатки сверхъестественного чутья не покинули его, и он всей кожей почувствовал приближение человека. Уже после этого он услышал шаги и ругань.
— Кто здесь? — спросил он.
Шаги смолкли, и на несколько секунд воцарилась тишина.
— А ты кто? — услышал он развязный хриплый голос.
— Дед Пихто, — ответил Котиль в унисон.
Шаги возобновились. Котиль сделал несколько шагов назад, где было светлее. Из входа вглубь подвала показались две фигуры. Один, высокий и худой, как скелет, был одет в футболку на три размера больше, чем надо, висевшую на нем, как на огородном пугале. Второй был маленького роста и мог ходить по подвалу, не пригибаясь. Несмотря на лето, он был в чёрном ватнике, из прорехи на рукаве которого торчал клочок ваты. Оба заросли недельной щетиной, в позах и движениях их сквозило напряжение.
