Тяжело, грохнув автоматом, они повалились на пол. Двумя ударами Котиль оглушил противника и расквасил ему нос, из которого кровь потекла, как сок из спелого, раздавленного ногой помидора. Он занёс кулак и в третий раз, пылая гневом на всё и вся, что растоптало его жизнь, но остановился. Он видел перед собой молодое, чисто выбритое, красивое лицо, выражение на котором теперь было почти детским, страдальческим и безобидным. Третий удар, нанесённый в запальчивости, мог быть смертельным.
Котиль поднялся и взял автомат. Перед ним стоял Васильев, в больничной пижаме, с взъерошенными волосами и с подвязанной к шее левой рукой. Он тяжело дышал и очумело смотрел на Котиля.
— Ё-мое! — обронил, наконец, Васильев, — что они с тобой сделали?
— Некогда рассказывать.
— И со мной хотят то же? Чуть собака не разорвала, а теперь…
— Где моя жена?
— Скорее всего, там, куда ты ломился.
Тут Котиль спиной, всей кожей почувствовал опасность. Обернувшись, он увидел, что парень, которого он пожалел и не стал добивать, навёл на него пистолет. Парень всё так же лежал на полу, слегка развернувшись для удобства. Лицо его было в крови, но выражение на нём сменилось со страдальческого на ожесточённое. Палец уже жал на спусковой крючок, и Котиль, подавшись в сторону, толкнул Васильева. Раздался выстрел, за которым последовал второй. Котиль, упав на пол, видел, как у Васильева, который не успел ничего понять, на груди образовалось красное пятно, словно плеснули краской. Котиль изогнулся, рывком навёл автомат и дал очередь, опустошившую магазин. Пули попали агенту в голову, и кровь, смешавшись с мозгами, забрызгала стену. С глухим звуком Васильев повалился на пол и тело его задрожало в агонии.
Котиль глухо зарычал, как львица, у которой убили детеныша. Быстро поднявшись, он с силой сжал крышку автомата и снова бессильно заорал, стоя между двумя телами, между двумя смертями. Он подошёл к Васильеву, склонился к нему и взял за руку, словно надеясь на чудо, но товарищ его был мёртв. Он понял, что двумя этими трупами не обойдётся. Один из агентов, оглушённых цветочным горшком, издал стон и пошевелился. Пылая ужасной смесью чувств, Котиль шагнул к двери и выглянул на лестничную площадку. Третий, упавший на лестницу, сидел на корточках и сжимал ладонями голову, но пистолета из рук не выпускал.
— Брось оружие! И пошёл отсюда, бегом! — властно прорычал Котиль, потрясая автоматом. Тот искоса, зло взглянув на недруга, повиновался. Медленно поднявшись и вцепившись в перила, он побрёл, пошатываясь, по ступенькам вниз. Котиль быстро вернулся к железной двери, и снова, с ещё большей яростью, стал бить в нее ногой. Когда дверная коробка, выходя со своего гнезда, наклонилась, а стена стала сотрясаться и пылить так, что, казалось, она вот-вот рухнет, в образовавшейся щели он увидел растерянное лицо человека в белом халате.
— Открывай, быстро! — негромко, но злобно приказал Котиль, и человек тотчас стал проворачивать ручку замка. Дверь, смещённую ударами, заклинило в потерявшей геометрию коробке, но Котиль сумел протиснуться в образовавшуюся щель.
— Где моя жена?! — прорычал он, схватив перепуганного сотрудника за воротник.
— Здесь, здесь, — пролепетал тот, указывая на дверь рядом. — С нею все в порядке, не волнуйтесь!
Котиль не почувствовал опасности. Одолев вооружённых врагов, будучи уверен в своих силах, он без оглядки ворвался в комнату и сразу услышал позади себя, как ключ провернулся в замке. Осознав, что его заманили в ловушку, он увидел перед собой это.
Он не сразу понял, что это была собака. Вернее, существо когда-то было собакой, а теперь оно превратилось в непонятно что грязно — белого цвета, местами обросшее темной свалявшейся шерстью, с отвратительными клыками и белыми, словно незрячими глазами. Грязно — молочная слюна свисала с нижней губы чуть не до пола.
32
Позади собаки помещалась клетка из толстых металлических прутьев. Дверца клетки была распахнута, навесной замок с ключом валялся на линолеумном полу тут же. Выпустивший зверя, видимо, так боялся и спешил покинуть бокс, что бросил замок куда попало и стремглав вылетел наружу.
В руках Котиль по-прежнему сжимал автомат, но магазин его был пуст. Пёс зарычал как-то дребезжаще-скрипуче, и Котиль едва не рассмеялся этим странным звукам. Тварь, словно почувствовав насмешку, зарычала снова, и в тембре этих звуков послышались уже грозно-рокочущие нотки. Изо рта её пошла белёсая пена, словно она обпилась молочного коктейля, который натура её не могла принять. Котиль понял, что это перерожденец, обладавший большей силой, чем обычная собака. Справиться с этой нечистью будет сложнее, чем с доберманом, труп которого рвали крысы на улице, у клумбы с заботливо ухоженными розами. Котиль попятился к двери и подергал ручку, хотя и так знал, что заперто.
«Фу!» — заорал он командным голосом, но это было всё равно, что уговорами пытаться остановить торнадо. Сотрясая рычанием воздух, пёс бросился в атаку.
Котиль, натужно рявкнув, садонул его рукояткой автомата по голове, но траектория прыжка зверя изменилась лишь немного. На излёте клыком он зацепил его руку, повыше локтя, нанеся рваную рану, из которой потекла серая кровь. Пёс снова напал, и Котиль, издавая рычание и прилагая все силы, опять ударил его автоматом, намереваясь молотить врага сколько нужно, хоть до скончания века. Это остановило перерожденца лишь на мгновение, по истечении которого он снова, ещё больше закипая злобой, бросился на человека.
Вспомнив, что собаки хватают ближайший к ним предмет, Котиль выставил перед собой автомат. Но это был не обычный пёс, и он не стал вести себя как рядовой представитель его племени. Проигнорировав бесчувственную железку, он изловчился и вцепился врагу в предплечье.
Боль пронзила руку Котиля, и в первые мгновения, задохнувшись от бессилия, он едва не выронил автомат. Но, собрав волю в кулак, понимая, что это хоть какое-то орудие, в борьбе с такой сильной тварью необходимое, он удержал автомат, перехватив его здоровой рукой. Челюсти пса сжались сильнее, клыки глубже впились в плоть, хотя боль, казалось, поутихла. Может, он игнорировал её, повинуясь злобному упрямству, повелевавшему бороться до конца. Он замахнулся автоматом и ударил собаку по голове.
Животное лишь прикрыло налитые белым цветом глаза и зарычало. Новая порция грязно-желтой пены, побежав по зубам, как мыльные пузыри выдулась изо рта. Котиль ударил ещё и ещё раз. Одной рукой делать это было неудобно, и удары выходили не такими сильными, как хотелось бы. На мгновение ему показалось, что хватка страшных челюстей ослабла, но тут же они сомкнулись с новой силой. Котиль ударил по зубам и услышал хруст ломающихся клыков. В ярости принялся он молотить куда придётся, несмотря на боль, несмотря ни на что, и собака, взвизгнув даже как-то обиженно, разжала хватку и отступила.
Они стояли друг напротив друга, набираясь сил и глядя друг другу в глаза. Тварь рычала, синим языком время от времени облизывая поломанные зубы. Котиль тяжело дышал, сдерживая желание зарычать тоже, встать на четвереньки, отдавшись на волю древним инстинктам, уподобившись зверю. Ярости добавлялось в его сердце от полученных ран, от несправедливости, от подлости людей.
