— Рэчел, кусать озверевшего мужчину… То, что вы сделали, — чрезвычайно опасно. Есть способы получше…
— Вы опять о полиции? — гневно перебила Рэчел. — Нет, черт побери, вот только полиции не надо!
Мадлен промолчала, прежде чем ответить. Она уже привыкла, что на нее изливают всевозможные эмоции, но от агрессивности Рэчел она уже устала и собиралась указать ей на это.
— Простите! — выпалила Рэчел, словно прочитав ее мысли. — Я просто скотина, да? Вы потрясающе терпеливы ко мне. Я удивлена, что вы еще не вышвырнули меня за дверь. Вы бы никогда не позволили даже собственной дочери так с вами разговаривать, верно? Что уж говорить о постороннем человеке!
Было в этом неожиданном признании что-то такое, что заставило Мадлен поежиться.
— Ух… — воскликнула она, подняв руки и притворно пытаясь защититься. — Обычно от вас, Рэчел, любезности не дождешься, тем более извинений. Что же мне, черт возьми, с вами делать, если вы решили превратиться в саму почтительность?
— Мы перешли на новый уровень. Выяснили, что я стерва, — улыбнулась Рэчел.
— И такой вы мне нравитесь, Рэчел. Не надо думать, что вам придется измениться по отношению ко мне. Мы здесь пытаемся изменить ваши отношения с Антоном и ваше отношение к себе самой. — Мадлен бросила взгляд на исцарапанные запястья, которые выглядывали из рукавов свитера.
— Отношения с Антоном? Я же сказала вам, с ним покончено. Я не девочка, чтобы оставаться такой же идиоткой. Давно не девочка. Я точно начинаю все заново. Мне скоро двадцать семь… — сказала она и осеклась.
Повисла пауза. Мадлен нахмурилась.
— Двадцать семь?
Рэчел отвернулась, сердито стиснув зубы.
— Да, я знаю, что выгляжу старухой.
Двадцать семь. Похоже, она случайно проговорилась о своем возрасте, потому что слишком расслабилась, потеряла бдительность. Рэчел была яркой женщиной, можно сказать, красивой и сексуальной, хотя чуть неряшливой (или это только предубеждение Мадлен, учитывая то, что она знала о своей пациентке?), но выглядела она намного старше двадцати семи. А чему удивляться? Наркотики, никотин, проституция, побои молодости не добавляют.
— Вы говорили, что вам тридцать три. Зачем было меня обманывать?
— Догадайтесь! — пожала плечами Рэчел. — На сколько я выгляжу?
— Сегодня вы явно не похожи на юную розу, — улыбнулась Мадлен. — Ладно, все вполне объяснимо. Женщины часто скрывают свой возраст.
Рэчел промолчала. Внезапно она встревожилась — похоже, что с нее достаточно. У Мадлен возникло ощущение, что Рэчел ищет предлог, чтобы уйти. Вероятно, вопрос о возрасте был довольно болезненным для нее, хотя она не производила впечатления самодовольной дуры. Может, дело в том, что ее поймали на лжи? Но она всегда прибегала к уловкам, уклонялась от прямых ответов и не слишком откровенничала.
— Вы выглядите такой несчастной, Рэчел.
— Смерть как хочется покурить. Почему, черт возьми, вы не разрешаете курить в кабинете? О какой терапии можно говорить с человеком, который сходит с ума от желания затянуться сигаретой?
Мадлен смерила ее долгим задумчивым взглядом. Что-то было не так, но она не могла точно определить, что именно. Это ощущение не исчезало, и ей становилось все тревожнее.
— Сделаем перерыв на пять минут. Вы можете выйти в коридор.
Кажется, Рэчел подобного не ожидала.
— Точно! — наконец сказала она и наклонилась за сумочкой. — Почему я раньше об этом не подумала?
Мадлен остановила ее.
— Можете оставить сумочку здесь, в противном случае у вас появится соблазн улизнуть, — заявила она. — Я буду ждать. Пять минут.
— Какое доверие! — ухмыльнулась Рэчел, доставая из сумочки черную пачку сигарет и тяжелую серебряную зажигалку.
Мадлен окинула взглядом ее долговязую фигуру. Когда Рэчел вышла, Мадлен встала и прильнула ухом к двери. Она слышала, как Рэчел дерзила Сильвии, а та не осталась в долгу. Эти двое поубивали бы друг друга, случись такая возможность. Как только хлопнула входная дверь и на деревянной лестнице раздался удаляющийся стук ковбойских сапог Рэчел, она сняла трубку телефона.
— Сильвия, загляни в карточку Рэчел Локлир. Скажи, пожалуйста, когда она родилась?
Сильвия, вероятно, почувствовала нотку нетерпения в голосе Мадлен, потому что уже через секунду ответила.
— Извините, но эту графу она не заполнила.
— Ладно, спасибо.
Мадлен положила трубку и откинулась в кресле. Время шло. Поддавшись внезапному порыву, она встала.
«Что, черт возьми, ты делаешь? — задавалась она вопросом, присев в кресло для пациентов и осторожно ощупывая сумочку Рэчел. — Это возмутительно! Если тебя за этим поймают, то просто вышвырнут отсюда. Тогда прощай врачебная практика! И поделом!»
Бумажник! Она открыла его, и сердце учащенно забилось в груди. Внутри в маленьком пластиковом карманчике лежала фотография мальчика. Вне всякого сомнения, Саша. Она бегло взглянула на снимок. Вьющиеся черные волосы и огромные глаза, чуть раскосые. Прелестный мальчишка, выглядит весьма экзотично.
Из прорези торчал край карточки медицинского страхования. Мадлен вытащила ее. «Рэчел Локлир». Имя вписано четко, по крайней мере в этом Рэчел ее не обманула. Мадлен глубоко, протяжно вздохнула и поднесла к свету потертую, надорванную до середины медицинскую карточку, чтобы рассмотреть дату рождения.
Боже мой!
Она почувствовала, как кровь отхлынула от ее лица. Невероятно! В карточку была вписана дата, которую она не забудет до самой смерти.
— Девочка, мой цветочек, — сказала повитуха и положила младенца ей на грудь.
Это была крупная женщина со странным акцентом и смешными словами, перемежавшими ее речь, при звуках которой Мадлен вопреки боли невольно улыбалась. Женщина погладила ее по щеке.
— Я беспокоилась, что бедра у тебя узковаты, но ты молодчина, цветочек. Такая смелая! Не многие девушки решаются рожать дома. Для этого требуется храбрость.
— В чем это она? С ней все нормально, да?
Повитуха усмехнулась.
— Я обмою с нее все пленочки, как только выйдет послед. Постарайся, чтобы она взяла грудь.
Росария стояла рядом. В больших глазах матери блестели слезы, и Мадлен была ей благодарна, что она не вмешивалась. Мать положила руку на головку ребенка.
— Магдалена, это самая красивая малышка, которую мне доводилось видеть.
Мадлен опустила взгляд на малышку. Господи, какая красавица! «Это моя дочь, — сказала она себе, — дочь Форреста». Маленький ротик сморщился, пытаясь вслепую найти сосок. Мадлен вспомнила губы Форреста, обхватывавшие ее грудь девять месяцев назад, а теперь это делал его ребенок. Казалось, что колесо ее жизни сделало один быстрый оборот — слишком быстрый! — и она нашла любовь там же, где и прежде, только это была совсем другая любовь.
