— Восторжествовала справедливость, — жестко сказал Бустамонте.
Палафокс кивнул:
— Конечная цель справедливости состоит в том, чтобы убедить кого бы то ни было не повторять преступлений. Способ убеждения — суть наказание.
Бустамонте повернулся на каблуках и вновь принялся ходить взад-вперед по террасе.
— Это правда, я действовал, отчасти сообразуясь с требованиями момента.
Палафокс не отвечал.
— Скажу искренне, — продолжал Бустамонте, — есть доказательства того, что преступление совершила другая рука. И вообще, в этом деле больше неясностей, нежели очевидностей.
— И в чем состоят неясности?
— Как мне поступить с юным Бераном.
Палафокс потер тощий подбородок.
— Очевидно, что это дело еще далеко не окончено…
— Не могу понять вас.
— Мы должны задать себе один вопрос: действительно ли Беран убил Панарха?
Вытянув губы и выпучив глаза от удивления, Бустамонте стал похож на некий невиданный доселе гибрид мартышки и лягушки.
— Несомненно!
— Зачем ему это понадобилось?
Бустамонте пожал плечами.
— Аэлло не питал к Берану любви. И есть серьезные сомнения в том, что этот ребенок — действительно сын Аэлло.
— В самом деле? — задумался Лорд Палафокс. — И как вы предполагаете, кто настоящий отец мальчика?
Бустамонте снова пожал плечами:
— Божественная Петрайя была не вполне разборчива, да к тому же весьма опрометчива, но мы никогда не узнаем правды, ибо год назад Аэлло приказал утопить ее. Беран был убит горем — может быть, причина преступления в этом?
— Не принимаете ли вы меня за дурака? — Палафокс улыбался своей особенной улыбкой.
Бустамонте взглянул на него в изумлении.
— А в чем дело?
— Замысел исполнен слишком четко. Ребенок скорее всего действовал под гипнотическим принуждением. Его рукой двигал другой мозг.
— Вы думаете? — нахмурился Бустамонте. — И кто бы мог быть этим «другим»?
— Почему бы не Старший Аюдор?
Бустамонте словно споткнулся, затем коротко рассмеялся.
— Вот это уж действительно плод больной фантазии! А почему бы не предположить, что это были вы?
— Я ничего не выиграл от смерти Аэлло, — сказал Палафокс. — Он пригласил меня сюда с особой целью. Теперь он мертв, а ваша политика будет иной. Во мне нет более необходимости.
Бустамонте поднял руку.
— Не спешите. Сегодня — это не вчера. С меркантилийцами, как вы сами заметили, теперь труднее будет общаться. Может быть, вы послужите мне так, как послужили бы Аэлло?
Палафокс встал. Солнце опускалось за океан, становилось оранжевым и как бы растворялось в вечернем воздухе. Бриз звенел стеклянными колокольчиками на террасе и извлекал печальные звуки, похожие на пение флейт, из эоловой арфы. Цикады, будто жалуясь, вздыхали и шелестели. Нижний край светила стал плоским, вот уже лишь половина его над горизонтом, четверть…
— Теперь смотрите! — сказал Палафокс. — Сейчас будет зеленый луч!
Последняя огненная точка исчезла за горизонтом, и вдруг — яркая вспышка зеленого света, почти сразу же ставшая голубой. И вот уже солнце исчезло.
Бустамонте сказал властно:
— Беран должен умереть. Факт отцеубийства налицо.
— Вы форсируете события, — мягко заметил Палафокс. — Ваше лекарство слишком сильнодействующее.
— Я действую так, как считаю необходимым, — раздраженно отрезал Бустамонте.
— Я избавлю вас от мальчика, — сказал Палафокс. — Он может вместе со мной вернуться на Брейкнесс.
Бустамонте с деланным изумлением изучал Палафокса:
— Ну и на что вам молодой Беран? Я готов предложить вам взамен множество женщин, что увеличит ваш престиж, Бераном же сейчас распоряжаюсь я.
Палафокс с улыбкой глядел в темноту:
— Вы боитесь, что Беран станет оружием против вас. Вы не хотите, чтобы существовал еще один претендент на престол.
— Было бы банальной глупостью отрицать это.
Палафокс уставился в небо:
— Вам нет нужды его бояться. Он ничего не будет помнить.
— А какая у вас в нем нужда? — настаивал Бустамонте.
— Считайте это моей причудой.
Бустамонте был резок:
— Я вынужден поступить с вами неучтиво.
— Со мной лучше дружить, нежели враждовать, — мягко сказал Палафокс.
Бустамонте снова остановился, будто споткнувшись, и кивнул вдруг неожиданно дружелюбно:
— Может быть, я и переменю свое решение. В конце концов, вряд ли ребенок может стать причиной больших неприятностей. Пойдемте, я проведу вас к Берану — посмотрим, как он отнесется к вашей идее.
Бустамонте направился к дверям, покачиваясь на коротких ногах. Палафокс с улыбкой последовал за ним. У дверной арки Бустамонте замешкался, говоря что-то капитану мамаронов. Идущий следом Палафокс остановился около высокого черного нейтралоида и заговорил, склонив голову так, чтобы Бустамонте его не слышал.
— Если я снова сделаю тебя обычным человеком, мужчиной, чем ты отплатишь мне?
Глаза черного стража сверкнули, под кожей напряглись мускулы. Неожиданно мягким голосом нейтралоид ответил:
— Чем я отплачу тебе? Я уничтожу тебя, размозжу тебе череп. Я — больше чем человек, я сильнее четверых — к чему мне хотеть возврата прежних слабостей?
— Ах! — восхитился Палафокс. — Так вы не склонны к слабостям?
— Да, верно, — кивнул нейтралоид. — У меня есть изъян, — он показал зубы в устрашающей ухмылке. — Я нахожу сверхъестественную радость в убийстве. Ничто не доставляет мне такого удовольствия, как хруст шейных позвонков маленьких, бледных и немощных человечишек в моих пальцах.
Палафокс отвернулся, вошел в павильон. Двери закрылись. Он обернулся
— капитан глядел на него сквозь прозрачную панель. Палафокс поглядел на другие выходы: повсюду стояли мамароны.
Бустамонте сел в одно из мягких черных кресел Аэлло. Он набросил на плечи мантию того непроницаемо-черного цвета, что приличествовал достоинству Панарха.
— Я восхищаюсь вами, людьми Брейкнесса, — сказал Бустамонте. — Ваша смелость восхитительна. Так бесстрашно вы кидаетесь в пучину опасности!
Палафокс грустно улыбнулся:
— Мы не столь опрометчивы, как вам кажется. Ни один из Магистров не покидает пределов планеты без средств личной защиты.
