— Прощаться не будешь? — спросила она, озираясь назад.
Колька не ответил. Они дошли до машины. Продолжая держать ее за руку, он распахнул перед Таней переднюю дверцу:
— Садись.
Таня послушно скользнула на сиденье. Колька захлопнул дверь и сел на водительское место.
— Понравилось? — спросил он, выводя машину с парковки.
— Странно… Как будто я — это вовсе не я.
— Это — ты. Только без тормозов.
— Без тормозов нельзя, в аварию угодишь, — сказала Таня и на секунду прикрыла глаза, щурясь от яркого света фар идущей навстречу машины.
Колька резко повернул руль вправо.
— Нажрался, сволочь, — проворчал он и крутанул руль теперь влево. Машина беспрекословно подчинялась его воле.
— Ништяк машина, хоть и русская, — одобрительно сказал Колян.
«Волга» скользила сквозь ночь, тихо шелестя шинами. На перекрестке их остановил парнишка с аббревиатурой «ДПС» на жилете. Колька нажал кнопку, стекло плавно опустилось.
— Документы, пожалуйста, — сонным голосом сказал постовой. По виду ему было не больше двадцати.
— Как ночка? — спросил Колька, протягивая права.
— Машина-то чья? — кивнув на капот, спросил постовой.
— Дядьки… Приболел.
— Доверенность. — Постовой протянул руку в перчатке и, получив заполненный бланк, стал изучать. — Нормально, — немного разочарованно сказал он и вернул документы. — Значит, пользуешься, — и, подмигнув, резко согнул в локте руку, сжав пальцы в кулак. — Молоток.
— Рад стараться, командир, — усмехнулся Колька.
Стекло поползло вверх, и машина тронулась с места.
…Таня захлопнула входную дверь. Не оглядываясь на тихо ступающего следом Кольку, прошла в спальню и остановилась рядом с кроватью, чувствуя его напряженное дыхание за спиной. Несколько секунд они молчали, как будто прислушиваясь к окружавшей их тишине, затем Колька подошел к ней вплотную, наклонился и тронул губами кожу над кромкой платья. Таня обернулась и в порыве прижалась к пахнущей потом рубашке. Ее руки, повинуясь собственной воле, обвили Колькину шею, а губы прижались к его губам. В ответ он прильнул к ней, и она почувствовала влажность его языка. И вдруг все поплыло перед ее глазами, и они рухнули поперек кровати. Его рука оказалась между ее ног, но, наткнувшись на преграду колготок, остановилась. Он одним рывком содрал с нее колготки вместе с трусиками; вслед за ними на пол полетело платье.
Таня лежала перед Колькой обнаженная и не испытывала ни страха, ни отвращения. Она даже не закрыла глаз, когда он, раздевшись, накрыл ее своим телом. Короткая, тупая боль пронзила ее насквозь. Таня напряглась всем телом и тут же обмякла. Его губы остановили ее стон.
Колька провел рукой по ее чуть влажным волосам. Опираясь на руки, он приподнялся и оглядел ее, будто хотел удостовериться, что вошел в нее. Таня сделала еле заметное движение, и его бедра ринулись ей навстречу; толчки, сначала размеренные и осторожные, становились все более быстрыми и резкими, и наконец, всхлипнув, Колька в последний раздернулся и застыл, навалившись на нее всей своей тяжестью. «Вот и все», — подумала Таня и прислушалась сама к себе. Не было ни горечи, ни разочарования, а какая-то пустая, гулкая усталость. Таня осторожно пошевелилась. Колька поднял голову, в его глазах мелькнуло удивление.
— Тяжело, — сказала она еле слышно.
Он тут же скатился с нее, распластавшись на животе.
Таня прошла в ванную, встала под душ.
«Как хорошо, что есть вода, — думала она, прислушиваясь к мерному журчанию струй. — Вода смывает все: пот, кровь, стыд». Она сняла шланг со стойки и направила струю в промежность. Теплая вода позволила ей забыть о пережитых минуту назад неприятных ощущениях.
— Ты как? — спросил Колька, когда она вернулась из ванной, закутанная в большое махровое полотенце.
Он лежал на покрывале, накинув на себя рубашку.
— Встань, постель надо расправить, — спокойно сказала она.
Пока она поправляла простыни, он стоял рядом и молча ждал.
Они легли, не касаясь друг друга. Колька повернул к ней голову.
— Не понял… Я у тебя, что ли…
Он был растерян, а может быть, даже взволнован.
— Ты — первый, — сказала Таня.
— Бли-и-ин, — протянул он. — А чего не сказала?
— А если б сказала, то что? — глядя в потолок, ответила Таня.
— Ничего… С кого-то надо начинать.
Таня не произнесла больше ни звука и даже не повернула голову. Она закрыла глаза и, словно в глубокий колодец, провалилась в сон.
— Я пошел…
Колька, уже одетый, наклонился над ней. Таня медленно приоткрыла глаза.
— Сколько сейчас?
— Проспал на работу, блин. Обещал в десять как штык, а сейчас уже почти одиннадцать. Закрой за мной.
Таня накинула халат и босиком прошлепала в прихожую. Она открыла дверь, и Колька шагнул в коридор.
— Коль, а ты мне ничего не хочешь сказать? — спросила она, с трудом справляясь со слабостью в ногах.
Колька помедлил секунду, потом обнял ее, потрепал по макушке.
— Иди досыпай, — сказал он и снисходительно улыбнулся. — Видела б ты себя сейчас — курица курицей.
Он легко оттолкнул ее и, не оглядываясь, стал спускаться по лестнице. Таня закрыла дверь и поплелась в спальню. У нее было такое чувство, как будто ее выпотрошили. «Курица… потрошеная курица… сердце и печенка в отдельном кулечке». Она легла на кровать и заплакала. Слезы успокоили ее, и она, свернувшись калачиком, снова заснула, иногда постанывая во сне.
ГЛАВА 5
Дверной звонок разбудил ее. Таня накинула халат и поспешила открыть дверь.
— Даже не спрашиваешь: «Кто»?
Черноволосый мужчина в строгом костюме шагнул через порог, Таня посторонилась.
— Вы… за договором?
— Догадливая.
Мужчина смерил ее чуть насмешливым взглядом.
— Осваиваешься?
Таня, смущенно улыбаясь, кивнула.
— Будем знакомы, Виталий Михайлович, — сказал мужчина и, не снимая ботинок, прошел в комнату и сел на диван.
Таня ревностно посмотрела на светлый палас. Следов не было.
— Давай поговорим, — откинувшись на мягкие подушки, сказал Виталий Михайлович и кивнул на пуф, который стоял рядом.
Таня присела, положив руки на колени.
— Садись ближе, — сказал Виталий Михайлович, взял ее за руку, посадил рядом с собой и обнял за плечи. — Рассказывай, как живешь-поживаешь.
— Нормально… Хорошо… — ответила Таня, усилием воли сдерживая дрожь. Хотя Виталий Михайлович был ростом не выше ее, но во всей его плотной фигуре, холодном взгляде и неторопливых жестах было нечто, заставляющее ее трепетать.
