Наталья Петровна вздохнула, и ее глаза на секунду заволокло туманом. Но чуть заметная улыбка, искривив тонкие губы, снова вернула им стальной блеск.
— Если владеешь золотом, на медяки менять не захочешь, — припечатала она. — Если полюбишь — узнаешь. — Она наклонилась, подняла с пола объемную сумку, повесила на плечо. Поправляя ремень, она опять повернулась к Тане. — Отношения между полами — чудовищно запутанная штука, — сказала она профессионально-врачебным голосом. — Мой совет — слушай свое тело, но не забывай о голове. Мозг — самая сильная эрогенная зона. А сейчас, — она приподняла свою пухлую руку и еще раз взглянула на часы, — я отработала. Даже переработала. Если что, приходи. Запись по телефону.
Наталья Петровна пошарила в сумке и протянула узкий прямоугольник картона.
— Спасибо, — несколько разочарованно ответила Таня и, не взглянув, положила визитную карточку на стол. — До свидания.
Дверь закрылась. Она осталась одна. Придвинув стул к столу, посадила куклу к себе на колени и потянулась за визитной карточкой. Ярко-сиреневые ирисы на золотом картоне остановили ее взгляд. Она протянула руку и осторожно, будто боясь обжечься, дотронулась до открытки. Немного поколебавшись, взяла в руки. «С днем рождения, — развернув, прочитала она. — Немецкую куклу не нашел. Это английская. Прощай. Максим. Твой поезд идет каждый день в 13.30 и 20.40. Можно автобусом, рейсы не знаю».
Таня опустила руки. Хотелось заплакать, но слез не было.
Таня вошла в здание вокзала, взглянула на громадную таблицу с расписанием.
— Поездом тебе удобно? — спросил кто-то у нее за спиной. Голос показался ей знакомым. Таня обернулась.
— Кирилл Петрович, — обрадованно сказала она. — Дочку провожаете?
Полная женщина, задрапированная цветастой тканью, метнула на нее любопытный взгляд.
— Я — Таня, ваш папа лечился с моим… моим… — Она на секунду замешкалась.
— С Максим Юричем я в шахматы играл, — пришел ей на помощь Кирилл Петрович. — Ничего игрок, как любитель неплох. Как его здоровье? Тоже выписали?
— Выписали. Он уже на работе.
— А ты что-то бледненькая… И щечки ввалились. Плохо кушаешь.
— Зато я — хорошо, — сказала полная женщина и, широко улыбнувшись, протянула руку. — Будем знакомы, ваша тезка — Татьяна батьковна. Папка, загадывай желание, ты между двух Танек.
Тяжелые веки на секунду закрыли глаза.
— Загадал, — сказал он и, раскинув руки, одним движением обнял обеих женщин.
— А что загадал, что? — Дочь подергала его за рукав.
Кирилл Петрович разжал объятия и, чуть тронув кончик курносого носа дочери, сказал:
— Много будешь знать — скоро состаришься.
— Чур, тебя, чур! — замахала руками Татьяна Кирилловна. И, обернувшись к Тане, уже серьезно спросила: — Ты уезжаешь?
— Нет, — неожиданно для себя самой ответила Таня. — Говорят, бабки на станцию приходят, квартиры предлагают. Снять мне надо.
— Папанька! — вскрикнула Татьяна Кирилловна. — Вот тебе мой заменитель. И путаться в именах не надо. Как все улажу, приеду. А пока… — Она оценивающе посмотрела на Таню. — Присмотришь за отцом?
— Да… Конечно. Только я уколы делать не умею, и на работу мне надо.
— Я и так весь уже истыканный, — ответил Кирилл Петрович. — Работаешь где?
— В салоне, — ответила Таня. — Вообще-то я и работу ищу.
— Нормально, — воскликнула Татьяна Кирилловна. — Пока найдешь — я приеду.
Таня невольно взглянула на торчащие во все стороны короткие волосы Татьяны Кирилловны.
— Как приедете, голову вашу приведем в порядок.
— Наверное, только недели через две. Все дела утрясу, материалы сдам и вернусь. Дождешься?
Она посмотрела на отца, и такая мольба звучала в ее голосе, что на его глаза навернулись слезы.
— Куды ж деваться… Мне торопиться некуда, — ответил он, неумело имитируя Евдокимова. — Я ж хожу, никого не трогаю… Морда красная…
Дочь вдруг всхлипнула и бросилась ему на шею.
— Папочка… миленький… ты только дождись.
Он бережно обнял ее, погладил подрагивающую массивную спину.
— Ну что ты… что… Мне еще дитятю крестить. Рожать сюда, как договорились.
— Конечно, конечно…
Она отстранилась, виновато улыбаясь, вытерла слезы.
— Значит, две недели поживешь у папаньки, — сказала она, глядя на Таню в упор. Ее вопрос прозвучал как утверждение. Таня послушно кивнула. — Папань, купи «Караван», мне в дороге почитать, — сказала она отцу, кивая куда-то в сторону. Кирилл Петрович взял из ее рук кошелек и засеменил в угол, где находились киоски.
Татьяна Кирилловна с тревогой следила за удаляющейся фигурой отца. Потом повернулась к Тане.
— Ты не сердись, — сказала она, раскрывая сумку, которая болталась у нее на плече. — Мне надо списать твои данные. Так, на всякий случай.
— Конечно… Все понятно… — Таня протянула ей паспорт. — Я умею за пожилыми ухаживать. Меня прабабушка растила.
Шариковая ручка в руках женщины на секунду застыла. Татьяна Кирилловна подняла голову и захлопнула свой блокнот.
— Хорошо, что мы тебя встретили. Ты мне враз понравилась. Редко так девушки на стариков глядят. Теперь понимаю…
— Я очень свою бабу Софу любила. А Кирилл Петрович — забавный старик и добрый.
— Слишком добрый, — вздохнула Татьяна Кирилловна. — Значит, так. По утрам — кашка, творожок. На обед мяско готовь, ужин около восьми. Водочка или коньячок, но не больше пятидесяти грамм в день.
— А разве можно?
— Почему ж нет? Не пятнадцать лет. Но один пусть не пьет, а то может увлечься. Я ему скажу. Он послушается. Я ведь того… беременная.
— Я поняла. Сколько?
— Пять. Может, ближе к шести. Мальчишка, — сказала она и погладила рукой живот. — Брыкается, гаденыш.
К ним подошел Кирилл Петрович. Под мышкой он держал толстый журнал.
— Ну и тяжеленный. У тебя и так чемодан.
— Ничего. Я ведь только в дороге. Потом кому-нибудь подарю. Ну давай прощаться. Мой уже объявили.
Они обнялись. Когда разжали объятия, у обоих на глазах были слезы.
— Значит, через две недели? — моргая, спросил отец.
— Плюс-минус.
— Лучше минус.
— Я постараюсь.
Татьяна пошла к выходу на перрон. Чемодан послушной собакой скользил рядом. Сделав несколько шагов, она обернулась. Ее губы дрожали, а по щекам катились слезы.
Кирилл Петрович жил в двухкомнатной квартире старого дома, построенного в стиле «сталинский ампир». Квартира была похожа на склад, а еще больше — на свалку. Какие-то коробки и пакетики, пустые бутылки и баночки, пачки газет и стопки книг занимали большую часть пятидесятиметрового пространства. Для Тани тоже нашелся уголок. Она разместилась на тахте в маленькой комнате, где старые вещи были сложены в картонные коробки.
