— Ты о чем, Верунчик? — Генерал по тону супруги понял, что сделал что-то не так, но с детской наивностью попытался оттянуть начало головомойки как можно дальше во времени. Но выиграл он не более нескольких секунд.
— Ты понял, о чем я, — непреклонно продолжила генеральша. — Что за срочное совещание сегодня вечером? Почему я о нем не знаю?
— Дорогая, — смущенно стал оправдываться Стессель, — ну ты же знаешь, что я терпеть не могу наших самотопов. Как представил, что придется произносить тосты за их победы…
— А ты представил, что там будут великие князья? Оба. Что они могут написать самому Государю, если увидят, что ты игнорируешь торжество, посвященное победе флота?
— Не подумал. Извини, — смутился генерал.
— Ты о многом не подумал, — продолжала нажимать Вера Алексеевна. — Например, о том, что Макарова сюда назначил сам Император. И флот под началом этого самого Макарова добился победы, которой не было со времен Синопа. Как ты будешь оправдываться, если он напишет Государю или хотя бы наместнику, что сухопутное начальство в твоем лице упорно отказывается сотрудничать с флотом? А Кирилл и Борис Владимировичи подтвердят, что именно так все и было. Ты, Анатоль, ведешь себя как капризный ребенок. В твоем возрасте пора бы стать уже и помудрей.
— Хорошо, — мрачно бросил Стессель, — после молебна я поговорю с Макаровым.
— Это даже не обсуждается. Ты не просто поговоришь, ты извинишься и… Впрочем, я сама при этом поприсутствую и найду подходящие слова. Владимир Николаевич, — обернулась генеральша к тактично поотставшему Никитину, — идемте!
Молебен длился около сорока минут, а по его окончании, принимая от вестового отстегнутый для посещения храма палаш, Макаров с удивлением увидел, что к нему снова направляется чета Стесселей.
— Прошу прощения, Степан Осипович, — слегка смущаясь, начал генерал. — Я тут подумал… Фок еще не прислал никаких сведений с перешейка, так что обсуждать нам пока особо нечего. И если вы не передумали, то мы, командование укрепрайона и крепости, принимаем ваше приглашение на сегодняшний вечер.
— Очень рад, Анатолий Михайлович, что вы все-таки приняли это решение. Разумеется, приглашение не отменяется. И я, и все моряки эскадры будем очень польщены вашим визитом. Заодно будет время обсудить взаимодействие армии и флота при обороне Цинджоуских позиций. Прошу также и вашу очаровательную супругу почтить своим визитом наше торжество.
— Очень благодарна за приглашение, любезный Степан Осипович, — проворковала генеральша, — но я воздержусь. У вас, мужчин, найдется много общих тем для разговоров, а мне придется скучать.
«Баба с воза — кобыле легче», — подумал про себя Степан. Тем более что в Морское Собрание женщины, как правило, не допускались. Только по особым пригласительным билетам. Обычно на балы. Исключением являлись только вдовы и дочери погибших в бою морских офицеров…
— Очень жаль, Вера Алексеевна, — поклонился супруге генерала командующий флотом. — Мне было бы весьма приятно ваше общество.
— А тогда я прошу вас заходить запросто к нам, Степан Осипович, — разулыбалась первая дама Порт-Артура. — Всегда буду крайне рада вашему визиту.
— Почту за честь, — еще раз обозначил поклон Макаров, — но в ближайшее время ничего обещать не могу — чрезвычайно много дел по службе. До встречи вечером, Анатолий Михайлович, — поклонился адмирал еще раз, теперь уже самому генералу.
— До встречи, — ответил поклоном на поклон Стессель.
«Вот и верь после этого классикам», — подумал Степан, глядя на удаляющуюся супружескую чету.
Ведь сам Степанов в «Порт-Артуре» писал про Стессельшу что-то типа: «Моложавая, хоть и слегка полноватая, но весьма миловидная женщина…»
Агаж! «Слегка полноватая» — с виду центнер, не меньше. «Весьма миловидная» — натурально мужское лицо — генералу бы такое пошло. Походка и вообще движения… Слова «грация», «изящество» и «женственность» могут быть применимы только в качестве антонимов. Но характер генеральши Александр Николаевич описал архиверно — железная хватка и мужа своего держит… Ох как держит! У Степана не было «иллюзиков» (так говорил зам по тылу в его родной Фрунзенке), что на Стесселя именно в храме снизошло с небес откровение. Не нужно было долго думать, кто явился «перстом указующим», заставившим генерала столь резко изменить свое решение. Совершенно понятно, что именно Вера Алексеевна быстро сообразила, с какой стороны масло на бутерброде, и оперативно использовала все свое влияние на супруга, чтобы указать ему нужное направление дальнейших действий.
Так что не стоит пренебрегать ее приглашением «на чаек» — пренепременно нужно заглянуть и пообщаться. Заручиться такой поддержкой в «домашнем штабе» Стесселя немаловажно. Это, возможно, не менее значимо, чем взаимопонимание с Кондратенко и Белым. Во всяком случае, в стратегическом плане.
Размышления об этой женщине заставили Макарова-Маркова вспомнить и о своей собственной жене. Не о своей реальной, оставленной навсегда в начале двадцать первого века Тамаре, а о «местной», о Капитолине Николаевне. Ведь если удастся выжить в этой войне, то дальше придется сосуществовать именно с ней.
При «вселении» в тело Макарова личность знаменитого адмирала «стерлась», но память сохранилась полностью, как и память собственная, и первое время Степан даже опасался, что может превратиться в «доктора Джекила — мистера Хайда»… Обошлось. Почему не случилось раздвоения, пусть разбираются специалисты-психологи, хотя Марков всегда относился к таковым приблизительно так же, как к астрологам и прочим хиромантам. Ну, то есть наличие такой науки, как психология, признавал, но ни одного ее представителя, способного сделать что-то более полезное, чем любой умный человек, не встречал никогда. Так — трындеж на общие темы, идиотские анкеты с вопросами типа «перестали ли вы пить коньяк по утрам?», констатация очевидного с умным видом и прогнозирование на уровне «может, дождик, может, снег, может, будет, может, нет…».
Так вот: сосуществовать со своей благоверной не хотелось категорически — это «оригинал», настоящий Степан Осипович, самозабвенно любил свою «половину», отдавал практически все жалованье на ее прихоти, закрывал глаза на ее ветреность и даже небезосновательные подозрения в неверности.
А по поводу отношения Капитолины Николаевны к деньгам достаточно показательна телеграмма, которую отправил Макаров жене из Харбина по дороге в Порт-Артур:
«Я телеграфировал Федору Карловичу
[6]
о выдаче тебе 5400 руб. Получив столько денег, ты, прежде всего, захочешь подновить туалеты, и таким образом деньги эти быстро исчезнут… Очень прошу тебя быть благоразумной, у нас уже было много примеров, что мы сидели без денег… Теперь неприлично тебе и Дине наряжаться в большие шляпы. Вы гораздо более выиграете, если будете держать себя скромнее. Пожалуйста, еще раз прошу тебя поберечь деньги, имей в виду, что, если ты истратишь 5400 р. или часть их, то я тебе ничего не переведу впоследствии. В первые два месяца с меня будут вычитывать все увеличение жалованья, так как я оставил тебе доверенность на 1200 р. Месяц я не получу здесь береговых почти ни копейки. Только потом начнет кое-что оставаться, но надо приберечь».
