— Дым с зюйд-веста! — выкрикнул сигнальщик. — Еще один!
Все, кто находился на мостике «Тацуты», немедленно направили свои бинокли в указанную сторону. Каждый из них отчаянно надеялся, что встретился какой-нибудь транспортный пароход…
— Пять труб, — мрачно промолвил Того. — Это «Аскольд». Русские здесь.
* * *
— Поздравляю, Степан Осипович! — не замедлил отреагировать Молас, когда замолчали пушки и с миноносцев последовал доклад об уничтожении «Микасы» и «Якумо». — Такой виктории не было со времен Федор Федоровича Ушакова. Даже Синоп поскромнее смотрится. До Артура бы теперь добраться без потерь и можно там спокойно дожидаться, пока япошки мира запросят.
— Благодарю, Михаил Павлович, — кивнул Степан, — но победа эта наша общая. Общая и наша с вами, и каждого комендора или кочегара. Одно дело делали. А об Артуре назавтра забудьте.
— То есть?
— «Недорубленный лес вырастает», говорил батюшка Александр Васильевич Суворов. Попробуем закончить войну там же, где она и началась. Передать приказ эскадре: «Следуем к Чемульпо».
— А почему вы считаете, что японцы пойдут именно в Чемульпо?
— Могу ошибаться, но судите сами: суда Того нахватались сегодня весьма серьезных попаданий, им требуется ремонт в японских портах. Поэтому возвращаться на Эллиоты неразумно — там нет сколько-нибудь серьезных возможностей для судоремонта, Цинампо — и подойдут они туда в темноте, и ремонтные возможности опять же весьма скромные, и от Японии подальше. Самый разумный вариант именно Чемульпо.
— С вами трудно спорить, Степан Осипович.
— А надо, — лучезарно улыбнулся Макаров. — Я человек, а не бог, и могу ошибаться. Поэтому я не просто прошу, а даже требую, чтобы при появлении хоть малейшего намека на сомнения по поводу моих рассуждений вы мне немедленно возражали. В споре, как говорится, рождается истина. А сейчас, дорогой Михаил Павлович, я настоятельно вам рекомендую отправиться в свою каюту и поспать хотя бы несколько часов. Сам сделаю то же. Силы нам завтра еще понадобятся.
И, порекомендовав Щенсновичу выдать на сон грядущий каждому матросу внеочередную чарку, Степан отправился на боковую.
Перед сном Степан накатил сотку коньяку и с трудом себя сдержал, чтобы не повторить процедуру — с одной стороны, до жути хотелось по максимуму снять дикое напряжение сегодняшнего дня, с другой — завтра с утра требовалась абсолютно непохмельная голова.
Перед тем как заснуть, адмирал попытался хотя бы начерно проанализировать результаты сегодняшней битвы. В стратегическом плане все понятно — Япония утратила контроль над Желтым морем, ни о какой морской блокаде Порт-Артура речь идти уже не может. Снабжение экспедиционной армии маршала Оямы на континенте стало практически нереальным. То есть снижается в разы.
Денег на продолжение этой войны Японии теперь уже не даст никто. Англичане и американцы и так делали весьма рискованную ставку, ссужая микадо своими фунтами и долларами, но теперь всему миру станет ясно, что эта ставка проиграла. Теперь можно просто вывести свои броненосцы и крейсера на середину Желтого моря, открыть кингстоны и затопиться — все равно Японию это не спасет — придет Балтийская эскадра и размажет остатки Объединенного флота тонким слоем по волнам Тихого океана. Но лучше этого момента не дожидаться, а закончить все завтра. Если повезет, конечно…
— Ваше высокопревосходительство! Светает уже — вы разбудить приказывали, — вестовой тряс адмирала за плечо.
— Что случилось? — резко сел на кровати Макаров.
— Ничего пока, ваше высокопревосходительство, — вытянулся возле адмиральской койки матрос. — Разбудить приказали, как рассветет…
— Ну да… Ладно… — Степан с трудом возвращался в реальный мир. — Распорядись насчет завтрака…
— Через три минуты будет, — откозырял вестовой и вылетел из спальни.
* * *
— Доброе утро, Эдуард Николаевич! — поприветствовал адмирал Щенсновича, поднявшись на мостик. — Вы вообще этой ночью спали?
— Здравия желаю вашему высокопревосходительству! Пару часов сна урвать удалось, но что поделаешь — ночи сейчас короткие.
— Что адмирал Молас?
— Пока не появлялся. Прикажете за ним послать?
— Не стоит. Пусть отдохнет лишние полчаса. А вас я попрошу запросить эскадру по поводу повреждений, потерь на кораблях и остатках угля и снарядов.
— Уже сделано, ваше высокопревосходительство…
— Да оставьте вы, Эдуард Николаевич. Попрошу без чинов. Итак?
— Пожалуйста! — Щенснович протянул командующему несколько листов.
— Спасибо!
Так… Угля хватит всем. Ну или почти хватит. Потери убитыми-ранеными представимые — от десятка на «Цесаревиче» до семи десятков на «Ретвизане», «Победе» и «Петропавловске». Со снарядами тоже ожидаемо. Осталось приблизительно по двадцать процентов шестидюймовых и по десятку главного калибра на ствол. На «Цесаревиче» и того хуже — двенадцать в кормовой башне и шесть в баковой. Ну да — броненосец палил вчера практически без помех, странно, что вообще в погребах хоть что-то осталось…
Отряд Ухтомского шел параллельным курсом, и можно было без особого труда оценить состояние его броненосцев. «Севастополь» и «Полтава» выглядели вполне прилично, а вот то, что «Петропавловску» вчера пришлось лихо, просто бросалось в глаза. И дифферент на нос весьма ощутимый, и развороченная вторая труба, беззащитно задранные к небу пушки кормовой шестидюймовой башни, «срубленная» почти под корень грот-мачта… Неудивительно, что потери в людях на нем оказались самыми высокими на эскадре.
— Ваше высокопревосходительство! — влетел на мостик лейтенант Развозов. — Телеграмма с «Пересвета».
— Что, — обрадовался Макаров, — жив еще, курилка!
— Не совсем так, — слегка смутился офицер, протягивая адмиралу бумагу. — Вот.
Тааак! «Минная пробоина… Сидим на камнях у самого Эллиота… Погрузились по клюзы… Возможны атаки японцев… «Грозовой»…
— Какие новости, Степан Осипович? — поинтересовался Молас, только что зашедший на мостик.
— Здравствуйте, Михаил Павлович, — протянул руку командующий своему начальнику штаба. — В этой телеграмме есть две: плохая и хорошая. С какой начать?
«Блин! — подумал про себя Степан. — Это уже вообще из области анекдотов. Докатился…»
— Предпочитаю узнать сначала плохую. Исходя из того, что я вижу на плаву практически всю нашу эскадру, новость не самая неприятная.
— Именно. Вы почти угадали со своим «практически». «Пересвет» можно считать погибшим.
— Что значит «можно считать»? — напрягся Молас.
— А вот это и есть хорошая новость: сидит на камнях у Эллиотов с минной пробоиной. Но долго не просидит — первый же свежий ветер, думаю, его и с мели стащит, и утопит.
