Была ли вина митрополита в том, что не сумел помочь Софии? Наверное, ведь в противостоянии всегда две стороны. Но и сама София шагу навстречу не сделала.
Не сделала она и полшажка навстречу другому своему противнику — младшему великому князю Ивану Молодому. С пасынком не сложилось с первого взгляда. Еще во время венчания в Успенском соборе Иван Молодой смотрел ревниво и недружелюбно, да и как радоваться появлению рядом с отцом Римлянки, которая могла завоевать любовь великого князя и лишить таковой его сына? Дети, даже повзрослевшие, всегда ревнуют своих отцов к мачехам.
На словах Иван Васильевич назвал сына соправителем рано, всем твердил, что Иван Молодой наследник и престола, и дел его. Все привыкли, даже братья великого князя, дядья Ивана Молодого: два Андрея Васильевича, Большой и Младший, и Борис Васильевич. Обижены были на старшего брата-государя, но волю его признавали, тоже звали племянника будущим правителем Московии. Но слова словами, и даже дела у Ивана Молодого были, заменял он отца, когда тот из Москвы уезжал, а вот грамотой своей Иван Васильевич сына пока соправителем не назвал. Почему?
Великий князь считал, что ни к чему это, а Ивану Молодому недруги Софиины с первого дня в уши нашептывать стали, мол, это все она, Римлянка, виной, она, змеюка подколодная, великого князя околдовала и как только сына родит, так и назовет ее щенка государь соправителем.
Но Софиины недруги зря волновались — не только сына, и дочери-то у великой княгини все не было. Беда бедой, другие в ее возрасте дочерей-невест имеют, когда Иван Молодой родился, его матери пятнадцать лет было, а Софии уже двадцать семь… Ее подруги римские и морейские в тринадцать-четырнадцать замуж выходили и к двадцати семи уже внуков ждали. Кто бы ведал, как это тяжко — каждый месяц убеждаться, что неплодна. Великая княгиня Мария Ярославна уже косилась, не корила, но спрашивала все чаще. Конечно, княгине-матери прислуживающие Софии девки исправно доносили о том, что «опять ничего». Однажды Мария Ярославна осторожно завела разговор о том, не было ли в роду у Софии бесплодных. У кого из родственниц сколько детей?
София называла своих братьев и сестру, своих дядьев и теток, своих двоюродных братьев и сестер. Мария Ярославна со вздохом кивала:
— Подождем.
Князь детороден, сына имеет, значит, в жене дело?
Мария Ярославна прислала к невестке опытную повитуху, Софию это страшно обидело, хотя она понимала, что княгиня имеет права волноваться, ведь царевна не юна, ежели сейчас не родит, потом поздно может оказаться.
Повитуха внимательно ощупала все, мочу на свет посмотрела, живот долго слушала, приложившись ухом, потом головой покачала:
— Ничего не понимаю, плодовита должна быть.
Старая нянька Софии Евлампия обиженно поджала губы:
— Да она, лебедушка, чище снега белого. Первый разочек бы только понести, а дальше удержу не будет.
Повитуха не обиделась:
— Я княгиню не хаю, понимаю, что после удержу не будет, только как первого-то родить? Засиделась в девках, заждалось нутро, вот и трудно теперь. — Потом решилась: — Питие дам одно, да пусть всякий раз, перед тем как с князем быть, пьет по глотку, пока не понесет. Не бойся, не отравлю. Да князю не говорит пусть, не то и меня, и вас со свету сживет. Ужас как не любит всяких зелий, слушать не станет, что оно не колдовское, сразу голову с плеч!
Опасно, но иного выхода не было, София стала глотать горькие капли, словно последнюю надежду.
Везде и всегда главная обязанность женщины — детей рожать! Ежели этого делать не может, кто с ней считаться станет?
Софии и объяснять не надо, сама прекрасно понимала, что уважения не добьется, пока двух-трех сыновей не родит. Потому об остальном пока можно забыть и горькое средство пить, если есть хоть маленькая надежда, что поможет понести…
Волновались за бесплодность царевны и греки. Прямо говорить не могли, новости через жен узнавать после наложенной великим князем опалы тоже. Но князь Константин (который после в монастырь постригся) однажды посоветовал:
— Съездила бы ты, царевна, в Троице-Сергиев монастырь, помолилась.
Объяснять не надо о чем, сама догадалась, полыхнула румянцем, горестно вздохнула:
— Сама о том думала…
Государю не до жениной опочивальни — в Москву на выборы нового митрополита спешно собраны епископы. Такова воля Ивана Васильевича — всем быть в Москве еще до окончания Пасхальной недели к весеннему Юрьеву дню 23 апреля. К чему такая спешка, если самого митрополита Филиппа похоронили 7 апреля? Словно князь боялся оставить Москву без митрополита и на месяц.
Но собрались, а кто недужен был (или не хотел, как тверской епископ), те свое согласие с любым решением грамотами прислали. Бодались меж собой долго, кажется, главным стало выбрать того, кто станет костью в горле великому князю. С митрополитом Филиппом спорил и даже ссорился, тот не мирился с московским духовенством. Теперь же нужен такой, чтоб и с московскими священниками не ссорился, и Ивану Васильевичу противился. Знали, что сам великий князь душой лежит к архиепископу Ростовскому Вассиану, старцу хоть и строгому, но что-то такое в Иване еще в его юности разглядевшему, а потому помогавшему князю по мере сил.
Избрания Вассиана не допустили, нечего духовнику великого князя на митрополичьем месте делать. Выбрали архиепископа Коломенского Геронтия. Геронтий не враг великому князю, но то, что они друг друга почему-то не любили, известно всем.
Вот и ошиблись недоброжелатели. Нет, не в будущем противостоянии великого князя и митрополита, а в роли архиепископа Ростовского Вассиана и благодарной памяти потомков, сохранившей его имя навсегда. Геронтий остался в памяти лишь митрополитом времен Ивана Васильевича, а Вассиан — автором знаменитого «Послания на Угру», когда архиепископ издали почувствовав мгновенные колебания великого князя, всей силой своего слова обрушился на эти сомнения, убеждая князя встать на бой с проклятой Ордой, не бояться хана Ахмата, благо Бог на стороне правого.
Это произошло через семь лет, в 1480 году, когда на берегах небольшой речки Угры в последней схватке сошлись силы Орды и Москвы. И хотя кровопролитного сражения не было, победила Москва, сумела сбросить тяжелую ордынскую длань со своей шеи, выпрямилась и уверенно пошла вперед. И не последнюю роль в этой победе сыграл архиепископ Ростовский Вассиан, пусть и не ставший митрополитом Руси.
Архиепископа Коломенского Геронтия выбрали митрополитом только в начале июня, а рукоположен он был только в самом конце июня, на праздник Петра и Павла.
Хорошо хоть Геронтий, а не новгородский Феофил, которого так и тянуло к унии и который Борецким лучший друг.
Теперь можно и в женину опочивальню. Только…
Софию ужасало количество «запретных» для такого посещения дней. Конечно, постились и в Риме, но не так же!
Помимо Четыредесятницы — Великого поста перед Пасхой — Москва свято блюла сорокадневный Рождественский пост, а также двухнедельный Успенский в августе и Петров пост после Святой Троицы, который тоже мог растянуться от восьми до сорока дней. И это не считая среды, пятницы, субботы и воскресенья, а также церковных праздников!
