* * *
День был замечательным. Прямо по классику – «мороз и солнце – день чудесный!». Ярко-белый снег, от которого слепило в глазах, и солнце, пускавшее по квартире солнечные зайчики, – неплохое начало для последнего дня уходящего года.
Я вскочила с кровати и побежала в ванную. Утро начиналось с бодрящего душа, затем следовал завтрак – кофе, хрустящие тосты с тонким слоем масла. Много масла – вредно: холестерин, калории. В эпоху всеобщего помешательства на диетах есть масло было дурным вкусом. Все сидели на диетах и подсчитывали калории. А потом вставали на весы и записывали в блокнот собственные успехи и достижения на этом поприще.
Я не выпадала из общей массы и строго следила за своим весом. Каждый раз я думала, что похудеть на пару-тройку килограммов мне бы не помешало – фигура была бы еще стройней и ноги визуально бы удлинились. Но отказаться от сочного хорошо прожаренного мяса, булочек с заварным кремом и пиццы, которую я частенько заказывала на дом, я не могла.
Тосты пригорели. Но я любила и такие – с горелой корочкой, на которой масло мгновенно таяло и приобретало нежно-сливочный вкус, как у молочной пенки. Кофе был черным и крепким. Без сахара. Как я и любила.
Мне нравилось, что в моей жизни есть вот такие маленькие ритуалы, которые позволяют мне ощутить незыблемость жизни и устоявшийся порядок, который никто не мог нарушить без моего на то позволения.
Программа дня была напряженной.
В двенадцать у меня было запланировано деловое совещание в «Балчуг-Кемпински», следующим пунктом предновогодней программы значился вояж в магазин и выбор подарков.
Деловое совещание было назначено в самый последний момент. Я долго отнекивалась и убеждала начальника перенести на следующий год, на после каникул, когда мозги будут свежими, идеи – креативными, а вид – отдохнувшим.
– Вид у тебя и так что надо, – бесцеремонно осадил меня мой шеф Лазуткин Борис Иванович, Боб, как иногда звала я его про себя. Вопреки общему мнению, я не была его любовницей. Мы слишком ценили наши деловые отношения, чтобы принести их в жертву эфемерной рабочей интрижке, которая, как известно, в девяноста случаях из ста кончается увольнением и только в десяти – прочной любовной связью.
Нам это было ни к чему, и по взаимной негласной договоренности мы твердо придерживались установленных правил: наши отношения были в меру фривольными, в меру дружескими, но когда это было надо – Боб настаивал на своем, а я беспрекословно подчинялась, помня о том, кто из нас – начальник. А кто – подчиненный.
Я вспомнила и улыбнулась тому нетерпению, с которым мой шеф напутствовал меня.
– Ну, Марго, ты и сама все понимаешь, – сказал он. – Лакомый кусочек. Сотрудничество со швейцарцами в эпоху всеобщего кризиса капитала. – И он притворно закатил глаза. Мой шеф, лысый пузатенький мужчина, пятидесяти двух лет, с невероятным обаянием, которым он нещадно пользовался, любил иногда выражаться витиевато и туманно, особенно когда речь заходила о больших деньгах.
– Понимаю.
– Будь умницей, если что звони…
– Договорились.
Я вышла из его кабинета, предвкушая пару часов нудных переговоров с представителями швейцарских деловых кругов, а потом – свободу и новогодние хлопоты. Беготня по магазинам, приезд Вадика и долгая ночь с шампанским, телевизором и зажигательной музыкой.
С утра шел снег, сейчас он стих, и небо было серо-чистым, а настроение – радостно-победным. И это, наверное, все из-за Нового года. Почему-то в его преддверии меня охватывала непонятная эйфория, которая, как я знала, скоро улетучится.
Переговоры, как уже было сказано, проходили в «Балчуг-Кемпински».
Все мои движения были выверены до автоматизма – пропуск в бюро пропусков, сопровождающий от швейцарской делегации – высокий худой мужчина – посмотрел сначала на меня, потом в большой офисный блокнот, который держал в руках.
– Кравцова Маргарита Николаевна? – мужчина говорил с едва уловимым акцентом.
– Да, – сказала я низким голосом. Такой голос я всегда приберегала для деловых партнеров, любовников, с которыми собиралась расстаться, и для надоедливых соседей.
Он сделал какой-то росчерк в блокноте и улыбнулся хорошо заученной улыбкой.
– Прошу. Вас ждут.
Переговоры прошли так, как я и ожидала, – с туманными перспективами и пожеланием встретиться еще раз. Насколько я была в курсе, все наши партнеры улетели к себе домой – на Рождество, и только эти упрямые швейцарцы решили провести переговоры в последний день уходящего года.
Мы поднялись из-за круглого стола. Руководитель переговоров – мужчина лет сорока, в очках, высокий, чуть грузный, со спокойными серыми глазами – едва скользнул по мне взглядом, что невольно разозлило, раззадорило меня. Да как он смеет так смотреть – незаинтересованно, равнодушно – вспыхнуло красным маячком внутри. Впрочем, я быстро погасила этот порыв. Однако не замедлила послать ему самую обольстительную из своих улыбок и «сделать» томный взгляд. Так, самую малость, для «профилактики», как обычно говорила я сама себе. Просто меня задел его холодный взгляд и стало чуть-чуть обидно. На носу Новый год, хорошее настроение, а этот чурбан смотрит на меня так, словно перед ним полено, а не женщина.
И тогда в глубине этих спокойных, чуть сонных глаз что-то всколыхнулось и откликнулось. Рванулось навстречу мне. Вот так-то, самодовольно подумала я, знай наших. Я хотела напоследок ограничиться кивком головы, но он уже шел ко мне и протягивал руку. Переводчица выросла рядом. Рука Эрнста Кляйнца была теплой и мягкой. Он задержал мою руку в своей и сказал длинную фразу, отчетливо выговаривая слова.
– Он говорит, – равнодушно-споро стрекотала переводчица, дама неопределенного возраста с короткой стрижкой и в сером костюме: скучный пиджак, скрадывающий любой намек на фигуру и юбка на два пальца выше колен, – что поздравляет вас с наступающим Новым годом и желает счастья и побольше удачных сделок.
– Спасибо. – Я слегка наклонила голову набок. – Я тоже желаю господину Эрнсту Кляйнцу всяческих благ в Новом году и успешного бизнеса.
После обмена дежурными любезностями я кивнула и собиралась уже отойти, как переводчица повысила голос.
– Господин Кляйнц спрашивает: мог бы он пригласить вас на ланч пятого января?
– Возможно, – улыбнулась я.
Кто-то окликнул господина Кляйнца, и я, воспользовавшись этим, отошла в сторону. Переговоры были закончены, и все дела остались в старом году. А сейчас передо мной, как ровное снежное поле, расстилались оставшиеся залы последнего дня уходящего года. Я ощутила себя школьницей, вырвавшейся на свободу. Я обернулась и поймала на себе взгляд Кляйнца. Он смотрел на меня и одновременно разговаривал с кем-то по телефону. Он может еще задержать меня под каким-нибудь предлогом, подумала я, надо драпать отсюда, пока меня не остановили.
