— А ехать когда можно?
— Думаю, не раньше, чем через седмицу. И то, если возможность есть, на корабле, в карете трясти сильно будет. Для князя это плохо.
Бояре переглянулись, и один другому сказал:
— Надо корабль арендовать. Я займусь, а ты с кучером карету в Москву гони. Как раз доберешься к прибытию корабля, князя-то домой везти надо будет.
Бояре ушли. Никита приема в этот день не вел, чтобы покой князя не нарушить. Сделал аккуратно перевязку. Рана подмокала немного, но так и должно было быть. Он подсыпал на рану сушеного мха.
Три дня Никита не отходил от князя ни днем ни ночью — как мать от постели больного младенца. У князя немного поднялась температура, и Никита обеспокоился, но виду не подал. К четвертому дню температура нормализовалась.
Один из оставшихся бояр, Михаил, поинтересовался:
— Что князю принести? Ты обещал, что поить-кормить можно будет.
— Неси куриный бульон. А завтра уже можно будет жиденькой каши, только не пшенной, и немного вареной рыбы — только не жирной.
— Все сделаю, как велишь.
Боярин вернулся с половым из ближайшей харчевни. Тот нес глиняный горшок, закутанный в большое льняное полотенце, чтобы варево не остыло.
— Зачем так много? — удивился Никита. — Нельзя сразу столько!
— Эка беда, сами выпьем.
Когда с горшка сняли крышку, по комнате, а после и по всей избе пошел восхитительный запах.
Застонав сквозь зубы, князь с помощью Никиты сел.
Боярин отлил из горшка в кружку бульона и самолично поднес.
— Только понемногу, по глоточку, не спеша, — предупредил Никита.
Князь с наслаждением, смакуя каждый глоток, осушил кружку и откинулся на подушку.
— Эка хорошо! Вот так живешь и даже не подозреваешь, какое наслаждение просто попить, поесть. А все суета!
Боярин хотел распорядиться унести горшок, но Никита остановил его:
— Пусть останется, через два-три часа еще можно будет. Пусть половой вечером заберет.
Боярин вышел в соседнюю комнату к половому:
— К вечеру придешь. Держи копеечку.
— Премного благодарен, — отвесил поклон половой и вышел.
После кружки бульона князь оживился, повеселел.
— Да вроде и боль сегодня меньше.
— На поправку дело идет. Еще седмицу — и уже нормально ходить будешь. Только с полгодика не все есть можно, особенно жареное мясо, перец.
— То, что люблю, — вздохнул князь.
— Раньше надо было начинать лечиться. А ты, князь, с такой болячкой — да в карете путешест-вовал.
— Не по своему желанию, государева воля. В Нижний ездил.
— Теперь уж обошлось.
Князь быстро устал от разговора, прилег.
— Михаил, ты здесь?
— Тут, княже!
— Завтра рыбки вареной лекарь разрешил, ты озаботься.
— Все исполню! — заверил боярин.
— А сегодня можешь отдыхать. Впрочем, постой. Судно найди, нельзя мне пока на повозке ехать.
— Уже. На корме навес делают — вдруг непогода.
— Молодец, ступай.
Князь вздремнул, Никита — тоже. За четыре дня он вымотался: спал урывками, все время в напряжении. И как провалился.
Проснулся от шепота:
— Налей, лекарь дозволил.
— Вот проснется, сам скажет.
— Так буди.
— Он ведь четыре дня толком не спал, за тобой приглядывая. Как только на ногах держится?
— Я уже не сплю, — подал голос Никита. Несколько часов сна освежили, а то голова вовсе чумной была. — О чем спор?
У кровати князя стояла Софья.
— Князь еще бульона просит.
— Налей, ему тоже силы нужны.
— Я же говорил — дозволено мне, — как ребенок обрадовался князь.
Софья налила в кружку бульона и с поклоном подала князю. Потом еще одну — Никите.
— Ох, хорошо! — допил князь бульон. — Что там того бульона, а силы дает. Чудно!
Софья вышла и тут же вернулась, неся что-то в кулачке. Высыпала это «что-то» князю в ладонь.
— Это камни, что Никита вырезал.
— У меня?
— Именно.
Князь стал разглядывать камни, потом вернул их Софье.
— Завяжи в тряпицу, я с собой заберу. Супружнице покажу, а при случае — самому Алексею Михайловичу.
— Никита, так я пойду?
— Иди.
Наступил вечер. Никита зажег свечу. В углах комнаты таился полумрак, потрескивала свеча.
Князь спросил:
— Ты где так научился?
— Чему?
— Людей лечить. Что-то я не слышал, чтобы живот резали. Нет, вру — повивальные бабки иногда режут, когда бабы от бремени разрешиться не могут. Так ведь после того мрет половина.
— Странствовал много, в других странах был, — односложно ответил Никита. Не говорить же князю правду — это будет выглядеть еще более неправдоподобно.
— При дворе иноземные лекари есть, докторами себя величают, а лечат мазями да припарками. Я так думаю, ты им всем нос утрешь.
— Врачевание — наука сложная, — уклонился от сравнения Никита. Разговор о медицине становился скользким — даже опасным для него. Надо было срочно менять тему.
— Расскажи, где бывал, что видел?
— Да почти везде одинаково. Деньги только разные, платье да еда.
— Это верно. Я вот по Руси езжу. Где-то рыбы больше едят, как на северах, а где мясо, свинины избегая, как басурмане — в той же Казани. А животных или диковины видел?
Никита стал рассказывать о разных животных. Некоторых он видел в зоопарке, других — по телевизору.
Князь слушал, открыв рот:
— Надо же, какие чудеса в мире бывают! Велик Творец, создавший такое!
Они беседовали долго, и сон сморил обоих уже за полночь, когда догорела свеча.
Утром после Софьи заявился боярин Михаил с половым, несшим горшок.
— Здрав буди, княже! Ушицы вот тебе принес горяченькой, да с рыбкой.
— Пусть остынет немного. Горячее нельзя, только теплое, — предупредил Никита.
— И ты угощайся, лекарь, и супружница твоя.
— Супружница? Так я не женат!
— А Софья?
— Помощница она моя, травами ведает.
— По годам-то уже пора…
Разлили уху по мискам. Уха явно тройная была, густая — ложка в миске едва ли не стояла. А вкусная! Никита и Софья ели ее с пирогами, князь — только уху. Однако князь доволен был, каждую косточку из рыбного пирога обсасывал, смакуя. Боярин Михаил тоже не удержался, глядя на обедающих, сам подсел. Так горшок ухи зараз и съели.
