Как заметил Никита, работать с дворянами было хуже всего. Иногда самомнения непомерного, кичливые — даже из захудалых родов, а сами ни читать, ни писать не умеют, считают ниже своего достоинства, держат для этого при себе людей грамотных. И объяснить им даже простые вещи не всегда возможно.
Куда лучше купцы. Гордыни нет, многие пробились благодаря хватке, смекалке, смелости, упорству. Иные превосходили боярские роды по богатству, древности своего рода, порядочности. И объясняться с ними проще. Купец чаще спрашивал — возможно ли вылечиться и сколько это будет стоить? И неизбежную после операции боль они переносили лучше. В торговых походах зимой стужу приходилось терпеть, а летом — зной, схватки с разбойным людом, трудности с переводом при торговле в чужих странах. Вот их Никита стал уважать, потому что это были люди, которые сделали себя сами. От современных ему людей они отличались в лучшую сторону.
Бояре чаще попадали к Никите по протекции Елагина, прочий люд — по множащимся слухам. Удачно пролеченный пациент приводил родню или знакомых.
Никита деньги брал со всех. С бедных мало, даже затраты не покрывал, с богатых — много, иногда даже сам пугался названной суммы, но работать даром, за «спасибо» он не хотел. Конечно, для человека небогатого и алтын — деньги, но то, что досталось даром, обычно не ценится. А для богатых серьезные суммы за лечение становились даже предметом хвастовства, некоторой гордости. В разговорах между собой бояре ноне похвалялись не только удачной охотой, но и избавлением от старой болезни за изрядные деньги.
Никита научился по внешнему виду определять платежеспособность пациента. Коли у боярина пуговицы из чистого золота — просил больше. А коли боярин из рода худого да пуговицы костяные или фибулы для плаща бронзовые — так и вовсе брал, как с простого люда.
Вместе с известностью у Никиты появились очереди — обратная сторона популярности. Иногда не то что пообедать — передохнуть пару минут было некогда. В такие дни он вспоминал свою прошлую жизнь, когда приходилось вот так же на поликлиническом приеме сидеть. И люди такие же, и болезни, только одежда и привычки разные. Никита сильно утвердился во мнении, что хотя мир в его время изменился — появились машины, пушки, электричество и телефон, но люди с их пороками и болезнями не изменились. Мыслят похоже, так же горькую пьют, любят, ненавидят, обманывают и предают.
Наступила зима. За дождливыми, промозглыми днями пришли морозы, выпал снег. Он шел всю ночь, и утром за окном было необычайно светло от белого покрывала, укрывшего улицы и крыши. Снег хрустел под ногами, воздух вкусно пах. Вот только к полудню снег посерел от осевшего на него пепла из многочисленных труб в домах. Даже в небольших домах было две печи — на кухне и в жилых помещениях. А уж в больших домах топилось до десятка, а то и до двух десятков печей. Топили дровами, пепла и золы хватало с избытком. Что самое занятное — уголь знали, добывали, использовали в кузницах. А ведь он более теплотворен, чем дрова.
Извозчики дружно перешли с подвод на сани. Ребятня с визгом каталась с горок на санках.
В первый же день зимы Никита понял, что кафтан — не лучшая одежда для зимы. Он решил отработать до обеда и идти на торг — купить шубу или полушубок да валенки.
Выбор на торгу был велик: от волчьей шубы — теплой, но неказистой внешне, до собольей, стоившей больших денег. Никите пришелся по нраву овчинный полушубок — короткий и теплый. Однако продавец его желание остудил:
— Да ты чего, барин? Овчинные полушубки возничие, крестьяне и мастеровые носят! Не к лицу тебе! Из енота либо выдры шубу возьми, а хочешь — лисью или беличью. Вот из рыси шуба, а коли калита полна — так и горностаевую найду. Бобровую не предлагаю, не обижайся — чином не вышел.
Шубы тогда шили не так, как сейчас. Делали ее мехом внутрь, а снаружи покрывали тканью. Чем дороже был мех, тем богаче выбирали для шубы ткань — зачастую с вышивкой. Были и «московские» шубы — с длинными, едва ли не до пят рукавами. Такие шубы бояре любили, чтобы окружающим понятно было — высокого звания человек, не руками на пропитание зарабатывает.
Никита растерялся от обилия товаров. Что взять? В своем времени он куртку-аляску носил.
Купец не унимался:
— А вот заячья доха, а тут — куница.
— Для себя сам-то что взял бы?
— Белку, — не промедлил с ответом купец. — Шуба легкая и теплая. Вот сравни, — он положил на руки Никите бобровую шубу. Она была тяжелая и громоздкая, в такой не повернешься.
— А теперь беличью надень! — Купец накинул на плечи Никите беличью шубу.
И в самом деле, легкая.
— Пожалуй, возьму.
— Э, кто же так шубу берет? Не брал, что ли, никогда?
Купец кинул беличью шубу на прилавок, поднял суконный поверх.
— Смотри, какой мех!
Он дунул на него — и как волна пробежала.
— Рукой проведи. Подшерсток густой — стало быть, зверька зимой добыли, когда мех самый теплый. И мездра добротная. Я из башкиров мех вожу, у меня обманки не бывает.
Никита взял, не торгуясь.
— А шапку? Шубу взял — так и шапку надо.
— Тоже из белки?
— Нет, возьми лисью. Пушистая, стряхнул с нее снег — и все дела.
Шапку была объемной, легкой. Никита купил и ее, собрался уйти. Но купец вцепился в него, как клещ:
— Погоди, чего торопишься?
— Валенки надобны.
— Правильно мыслишь. Если ноги в тепле, то и сам не замерзнешь. Я лучше предложу.
— Да? — удивился Никита. — И что же?
— Унты. У башкиров их носят. Подошва кожаная, не промокают, как валенки. Снег чуть подмокнет — и валенки сырые. А унты? Мечта! И теплые, и удобные.
Уговорил-таки купец Никиту, примерил он унты и взял. До лодыжки как сапоги — из кожи, а выше — меховые голенища. А там, где кожа — мех изнутри. И на каждом голенище по два ремешка — по ноге подогнать. Он как-то такие в старом фильме видел, про пилотов. А вживую — никогда.
Хорошо растряс его купец — на рубль серебром. Зато теперь зима ему не страшна. Осталось теперь перчатки купить. Но не делали их в это время — только варежки. Никита и рукавицы меховые у купца взял — чего уж мелочиться?
И как в воду глядел, приготовившись.
Три дня всего поработать успел, как вечером за ужином Семен Афанасьевич вдруг объявил:
— Через день на севера еду, в Соловецкий монастырь. Тебе, Никита, придется со мной ехать — все-таки мой личный лекарь.
Никита оторопел. Но возразить нечего, сам согласился. Мать честная! Туда на лошадях полмесяца, назад столько же, да и там князь пробудет неизвестно сколько. Пусть Иван перевязки прооперированным сделает — травка есть, так все дело встанет! Но и без князя ни здания лекарни, ни мебели в нем не было бы.
Следующим днем Никита давал Ивану указания — кого перевязать, с кого швы снять. Под контролем Никиты Иван уже сносно перевязки делал, швы снимал, давал наркоз — даже ранорасширители во время операции держал. Травник Олег от Никиты не зависел, к нему болящие и без очередей шли.
