Никита был молод, активен и даже среди своих современников выделялся настойчивостью и целеустремленностью. Попав в другое время, он боролся на первых порах за выживание. Кормить его было некому, приютить, дать кров над головой — тоже. Руки были, голова, а денег не было. Нашелся добрый человек, помог, благодарен ему Никита. А ведь не только работой жив человек, тем более — молодой. Хочется общения с противоположным полом, и — да чего там — любви! В природе весна, снег сошел, лед на реках вот-вот тронется. И в душе томление, сердце общения просит. Вот и сейчас он решил действовать, а не ждать.
Следующим днем после работы Никита вновь направился в церковь.
У порога храма стоял вчерашний нищий. Увидев Никиту, он ухмыльнулся:
— Пришли они уже.
Никита медяк в ладонь попрошайки опустил — все-таки вчера нищий кое-какую полезную информацию ему дал, и не исключено, что еще что-то скажет.
Войдя в храм, он остановился. С улицы в церкви было темновато, только свечи горели, тускло освещая обширный зал. Когда глаза адаптировались, он принялся разглядывать прихожан. Вот вроде похожие фигуры. Он медленно подошел и встал метрах в пяти сзади.
Священник закончил читать молитву, прозвучало последнее: «Аминь!» Народ перекрестился и потянулся к выходу.
Никита пошел за девушкой, рядом с ней — матушка ее, как и вчера. Он приотстал, чтобы не казаться невеждой и наглецом.
Никита шел за ними до самого дома и видел, как они зашли в калитку. Забор вокруг дома был добротный, и дом каменный, под «круглой» крышей — как называли четырехскатную кровлю. Причем крыт дом был медными листами, и это говорило о том, что купец в свое время был успешен и имел достаток. Впрочем — все уже в прошлом.
Ну, вот и адрес известен.
Никита направился домой к боярину. По дороге пытался справиться со смутными сомнениями в душе — не торопит ли он события?
С женщинами ему хронически не везло. Взять ту же Венеру. Променяла она его на хлыща с «БМВ», потом вернуться попыталась. Но, обжегшись на молоке, будешь и на воду дуть. Как-то пообщаться бы поближе, поговорить, понять — что за человек. Бывает же: смотришь на женщину и любуешься лицом, фигурой. А как рот красавица откроет, так все обаяние разом и исчезает, потому как глупа непроходимо. Любаву к красавицам отнести нельзя, но ведь приворожила она его чем-то? А как с ней общаться? Дома мамаша, а сидеть и караулить у дома, когда девушка выйдет, времени нет; да и торчать на улице, привлекая внимание прохожих, не хотелось.
Несколько дней он раздумывал — что делать? И ни одной умной мысли в голову не приходило. Все эти дни в церковь он не ходил, а когда пришел, нищий на паперти его огорошил:
— Давненько тебя не было! А знаешь, дом-то купеческий на торги выставили!
Никиту пробил холодный пот. Дождался!
— Кто?
— Знамо кто, купец Куракин! У него расписка долговая. Дом-то ему не нужен, у него свои хоромы покраше будут, с поверхом.
— Ты-то откуда знаешь? Сорока на хвосте принесла?
— Так он на моей улице живет, не далее как сегодня похвалялся.
— Может, знаешь, за сколько дом продастся?
— А какой тут секрет? Двенадцать рублей серебром.
Никита мысленно выругался. У него не хватало денег — два рубля. Это много, за неделю не заработать. С учетом расходов на лекарню и жалованье помощникам необходимо два, а то и три месяца — как повезет.
Решение пришло сразу: надо идти к князю и просить недостающие деньги в долг.
В церковь Никита не пошел. Дав попрошайке очередной медяк, он направился к боярину.
По случаю вечернего времени Семен Афанасьевич был дома, в трапезной. Увидев Никиту, он махнул рукой:
— Иди, попробуй диковины заморской.
— Доброго здоровья, Семен Афанасьевич! Чем удивить хочешь?
— Чаем, из Синда привезли. Дорогой — ужас просто. Все хвалят, а я понять не могу — трава и трава.
Никите налили в кружку, и он отхлебнул. Ощущение — как от спитого чая.
— Я сейчас.
Никита прошел на кухню — она называлась «поварня». На стенах медные кастрюли и сковороды развешаны.
— Леонтий, — обратился он к повару, — покажи, как ты чай заваривал.
— Очень просто: в теплую воду бросил щепотку, и все.
— Кипяток есть?
— Как не быть? Завсегда имеем.
— А горшок глиняный?
— Хоть два десятка!
— Тогда смотри, я покажу — как надо.
Никита ополоснул горшок кипятком, чай в мешочке понюхал. Пахнет хорошо, добротным листом. И листья крупные — он любил такие.
Чая он сыпанул в горшок щедро, залил кипятком, накрыл полотенцем.
Через десяток минут заварка настоялась. Ее разлили по кружкам, добавили кипятка.
— Теперь к князю несем.
Поставили кружки на поднос — и в трапезную.
По залу сразу пошел духовитый аромат.
Князь закрутил носом:
— Это чем так пахнет?
— Да чаем же! Просто его заваривать надо уметь.
— Неужели пробовал?
— Приходилось…
— Ну вот! А то как сена заваренного попил.
Князь отхлебнул и восхищенно прищелкнул языком:
— Другое дело!
— Ты, Семен Афанасьевич, с медком да с баранкой — любо-дорого выйдет.
— Что дорого — так это уж точно, — не сдержался князь.
Он добавил в кружку меду, размешал ложкой и вновь отхлебнул:
— А ведь и правда вкусно! Непривычно, конечно.
— Это поперва. Хороший чай, бодрит.
— Лечебный?
— Вроде того.
— Гляди-ка! А я выкинуть хотел или холопам отдать. Надо завтра супружницу угостить. Леонтий, ты все видел, как Никита делал?
— Все, княже.
— Тогда ступай. А ты, Никитушка, садись, испей со мной напитка заморского. Али дело какое у тебя ко мне?
— И чаю выпью, и дело есть.
Сначала пили, смакуя, чай. По этому напитку Никита основательно соскучился. Запах кофе ему нравился, но кофе он не пил — напиток вызывал изжогу. А чай он любил и разбирался в нем, покупая в чайной лавке индийские сорта. Отменный чай не часто продавался, но иногда удавалось купить, и потому он сейчас наслаждался напитком. Допив, поставил кружку на стол.
— Семен Афанасьевич, два рубля серебром нужны, в долг.
— Прогорел, что ли? — удивился Елагин.
— Дом хочу купить. Купец Пантелеев долговую расписку купцу Куракину оставил, а сам почил в бозе. Теперь Куракин дом на торги выставил. Говорит — за двенадцать рублей серебром, а у меня двух рублей не хватает.
