— Терпимо.
Никита разрезал мышцы передней брюшной стенки и снова перевязал сосуды.
— Держи крючки.
«Крючками» сокращенно называли ранорасширители. Держать их не столько тяжело, сколько утомительно — все время в одной позе, руки быстро устают.
Никита добрался до аппендикса. Багрово-красный, скорее даже вишневый с синевой аппендикулярный отросток был покрыт слоем фибрина.
— Гной? — испугался «дохтур».
— Именно, — пугнул его Никита и увидел, как побледнело лицо англичанина.
Пугнуть его следовало. Пусть башкой думает, прежде чем кровь отворять. Тоже мне, взял моду!
Иглой с шелковой нитью Никита прошил слепую кишку в месте отхождения аппендикса и отсек отросток, бросив его в специально подставленный лоток. А дальше уже было проще: ушил слепую кишку, сделал ревизию брюшной полости, проверяя, не забыт ли там тампон или что еще хуже — инструмент? Да и нет ли других болезней? Послойно ушил мышцы и заметил, что царь стал на боль реагировать, напрягая живот. Наркозу бы добавить, но операция уже завершается, осталось только на кожу швы наложить.
Никита торопился, он и так операцию в рекордное время провел — около получаса. Это, учитывая отсутствие помощника, анестезиолога, операционной медсестры и санитарки, то есть полноценной операционной бригады — вполне приличный результат.
Когда он снова обрабатывал живот самогоном, царь застонал. Тут же приоткрылась дверь, и кто-то из царедворцев нетерпеливо просунул в проем голову.
— Век! — неожиданно по-немецки закричал «дохтур», и дверь тут же захлопнулась.
Уже с помощью англичанина, потому что пришлось приподнимать тело, Никита наложил царю повязку. Эх, клеевую бы повязочку, как проще было бы!
— Все! — устало выдохнул Никита.
Царь уже приходил в себя и мутным взором обвел комнату.
Никита подошел к изголовью.
— Все, Алексей Михайлович! Сейчас перенесем тебя на кровать — и можно отдыхать.
Никита распахнул дверь:
— Помогите государя на постель перенести.
— Жив Алексей Михайлович-то?
За головами бояр Никита увидел бледное лицо Елагина и кивнул ему. Вид у того сразу переменился.
Бояре ввалились в дверь, протискиваясь и отталкивая друг друга.
— Хватит четверых! Остальным выйти, царю свежий воздух нужен.
Государя подняли шесть человек, и на руках он буквально поплыл по воздуху, очутившись на постели.
«Дохтур» обтер лицо царя, проявляя заботу. «Лучше бы ты раньше заботу проявлял, когда царю плохо стало», — подумал Никита.
Бояре вышли, заголосили за дверью, и кто-то закричал даже:
— Жив государь, обошлось лихо!
На него тут же прицыкнули:
— Тихо! Государь почивает!
«Дохтур» подошел к лотку с удаленным аппендиксом, поглядел внимательно, ткнул пальцем.
Никита тут же заметил:
— За царем уход и пригляд нужен. Я три дня буду тут безотлучно. Ты будешь помогать.
— Да, конечно. В чем моя помощь нужна?
— Инструменты от крови отмой, и матрас пусть принесут — я тут спать буду.
— Так не принято, — опешил «дохтур», — при царе постельничий быть должен.
— Пусть будет, — кивнул Никита. — А если государю плохо станет, постельничий помогать будет?
«Дохтур» окончательно растерялся — раньше таких ситуаций во дворце не было.
Англичанин ушел, собрав инструменты — хоть какая-то помощь будет. После операции спесь с него слетела, как шелуха.
Никита подошел к Алексею Михайловичу, посчитал пульс, потрогал лоб — не температурит ли?
Царь открыл глаза. Взгляд его стал уже осмысленным, не таким, как сразу после наркоза.
— Где я?
Конечно, вокруг не привычные стены и обстановка Теремного дворца, который остался в Кремле.
— В Вязьме ты, государь. А я не апостол Петр, а лекарь. Операция прошла успешно, теперь выздоравливать надо.
Алексей Михайлович помолчал, собираясь с силами и мыслями, и вдруг выдал поговорку, которая Никиту удивила:
— Есть две самые тяжелые на свете вещи — выхаживать старых родителей и Богу молиться.
Сказав такую длинную в его состоянии речь, царь прикрыл глаза и ровно задышал.
Никита распахнул окно. Воздух в комнате был насыщен запахами эфира, крови. Он прикрыл царя одеялом под самый подбородок — не хватало только, чтобы высокородный пациент простудился.
За окном по зимнему времени рано начало темнеть. Никита закрыл окно — в комнате было свежо.
Двое холопов принесли топчан с матрасом и подушкой.
Вернулся англичанин с вымытыми инструментами. Никита пересчитал их и уложил в кофр.
От «дохтура» пересчет инструментов не укрылся.
— Неужели ты меня в краже инструментов подозреваешь? — возмутился он.
— Тихо! Царь почивает. А неужели ты инструменты не считаешь?
— А зачем? — удивился англичанин.
— Пойдем выйдем — поговорим.
Состояние царя не внушало Никите опасения, и полчаса вполне возможно было передохнуть. Тем более что Никите хотелось есть и в туалет.
Первым делом он посетил отхожее место. Потом спросил «дохтура» насчет обеда.
— Святая Мария! Ты же голоден! Прости, я должен был позаботиться…
Никиту отвели в небольшую трапезную для обслуги, и он поел. Англичанин же сидел напротив и прихлебывал чай.
Насытившись, Никита продолжил:
— Любой лекарь, особенно при полосных операциях, должен знать, сколько и какого у него инструмента. Причем как до операции, так и после. И считается обычно, когда основной этап позади и осталось только наложить швы.
— Это чтобы инструмент в брюшной полости не забыть? — догадался Самюэль — так звали «дохтура».
— Именно! Неужели у вас в Британии не так?
— У нас полосные операции — большая редкость, пациенты не выдерживают боли. А скажи, Никита — тебя ведь Никита звать? Я слышал, когда князь так называл тебя. Зачем ты руки спиртом мажешь и живот больному протираешь?
— Чтобы нагноения не было.
— На вату, что царю на лицо клал, что ты капал? Я полагаю — какую-то чудодейственную смесь, от которой человек чувств лишается?
— Догадлив, сэр, — усмехнулся Никита.
— Я пока еще не сэр. Кто изобрел такую смесь и где ее приобрести можно?
И Никита решил не мелочиться. Правда, эфир изобрел не он, но сейчас, на просторах Руси, да что там — целого мира — он единственный, кто применяет эфирный наркоз.
