Никита встретил князя во дворе вместе с женой, которая, как и положено, поднесла гостю корец сбитня. Традиция сия была стародавней, и ее свято придерживались.
Князь выпил, крякнул, усы обтер и облобызал хозяйку.
Любава вспыхнула от смущения, пустой корец из рук княжеских приняла и убежала в дом.
Князь же не торопился, двор оглядел.
— Скажи, Никита, ты зачем эти веники посадил?
В свое время Никита говорил князю, что в заморских странах бывал — иначе как объяснить, где он медицине выучился? И сейчас князь в чахлых пока розовых кустах увидел какую-то каверзу.
— Кусты роз это, Семен Афанасьевич, в чужих землях так принято. Это саженцы молодые. На следующий год расцветут — красиво будет. А запах! Вой дешь во двор — благоухание дивное! Яблони же да груши тень дают, летом воздух освежают. Чем не райские кущи?
Князь на боярина молодого обернулся:
— Ты запоминай!
Никита понял, что князь решил сделать у себя во дворе то же самое. Затраты небольшие, а все лучше, чем у людей. Не ровен час, сам государь или другое высокое лицо пожалует — будет чем удивить.
Под локоток Никита проводил князя в дом. Елагин был не стар, и в поддержке не нуждался, но это было одним из проявлений уважения гостю, почета. И ему приятно, и другие видят — не простолюдин идет.
Никита и кафтан княжий помог снять, уважение к благородному происхождению выказав. Князя за один стол, что по правую руку от хозяина стоял, с боярином молодым усадил.
По праву старшего князь первым слово доброе сказал — о Никите, о супружнице его, о доме, в котором дети появиться должны. Долго говорил, витиевато, похвально. А потом, как и положено, подарок на новоселье преподнес — его боярин под локтем держал. Знатный подарок: часы настольные, заморские, с боем. Не во всяком доме такие были — даже у бояр. Расстарался князь!
Никита подарку истинное удовольствие выказал: языком прищелкнул, в руках повертел, поставил бережно. Оценил!
Выпили, и Никита князя по-русски троекратно расцеловал. Поистине — царский подарок, за стоимость этих часов деревню большую купить можно. Но Никита понимал, что часы — не столько подарок на новоселье, сколько благодарность князя за гадание. Ведь на Матвеева, боярина худородного, Елагин вовремя внимание обратил. А если бы не Никита, то кто его знает, как оно сложилось бы. Да и в душе князь надеялся, что Никита не раз еще важную и тайную услугу ему окажет. Так что часы еще и авансом были. Хитер и мудр князь был!
После первого тоста и выпивки гости расслабились и набросились на закуски. Тут уж Любава с кухаркой расстарались! Каких только яств не было на столе — от черной икры до жареных кур и расстегаев.
Гости перекусили, новые тосты последовали, а кухарка уже уху тройную несет.
А какое русское гуляние без песен? И тут Никита сюрприз приготовил — даже Любаве о нем не сказал.
Во двор ввалилась толпа музыкантов — они на торгу на жизнь зарабатывали. С ходу заиграли они на жалейках, дудках, гуслях, песни разудалые петь стали. Как за столом усидишь?
Гости гурьбой во двор высыпали. Соседи да прохожие из-за забора во двор стали заглядывать — что за шум, что за веселье? Тут гости сами подпевать стали, в пляс пустились. А когда напелись до хрипоты да наплясались до ломоты в коленях, за стол вернулись.
Никита денежку музыкантам отдал, поблагодарил, и застолье продолжилось.
Князь во дворе не пел, но пару раз плясать выходил.
— Ноги сами в пляс пошли, — отдышавшись, сказал он. — Давненько я так не отплясывал! — Видно было, что он доволен, лицо раскраснелось.
Уехал князь первым, когда стемнело. Прощаясь с Никитой у возка, сказал:
— Молодец, Никита, не ожидал такого веселья! Затейник ты, однако, я и представить не мог! А ведь все время серьезный.
— Когда дела — да, а сейчас душа праздника просит.
— Верно говоришь. Умеешь работать — умей отдыхать. Делу время — потехе час.
Постепенно и другие гости разошлись, довольные приемом.
Уже потом, в постели, Любава, прижавшись, сказала Никите:
— Ловко ты с музыкантами придумал!
— Для тебя старался, любимая. Свадьбы ведь толком не было — так новоселье решил отпраздновать. Зато запомнится надолго.
— Я в тебя всегда верила, — сказала Любава и уснула сразу же, намаявшись за день.
Никита же долго уснуть не мог. Свой мир вспоминал — работу, друзей, квартиру. Вот попал он в другое время — очень трудно, как в другую страну: другие деньги, законы, традиции. Но выжил, приспособился, своими руками и головой пробился. Дом есть, жена, работа любимая. А вот после сегодняшнего новоселья свое время вспомнил — и заскучал по радио, по телефону, по машине. Как понять, что его назад тянет? Не найдя ответа, он уснул.
Теперь он каждый день пахал как папа Карло. Свой дом, жена, кухарка — все требовало денег. Зато как приятно прийти после работы в уютный теплый дом — свой дом, где вкусно пахнет пирожками, мясом. Да пропустить стаканчик вина с мороза, закусив разной вкуснятиной.
Любава менялась на глазах. Когда она пришла к нему в лекарню, выглядела замкнутой, стеснительной, несчастной. Бедно одетая, она вызывала жалость. Теперь в ней появилась уверенность, молодая женщина ожила, стала смеяться — даже в зеркало на себя поглядывать стала, чего раньше Никита за ней не замечал.
А потом — новая операция, уже на шее. Никита резонно рассудил, что рубцы на лбу могут подождать, а шея на виду. Оперировать уже было легче — опыт появился; кроме того, кожа на шее растягивается хорошо, это не лицо. Кое-где он вообще рубцы вырезал, подтянув кожу и закрыв дефект. Кожный лоскут совсем небольшой пришлось накладывать.
Работать приходилось быстро. Эфирный наркоз — тяжелый, лишняя минута под ним не на пользу ни пациенту, ни врачу. Ведь эфир с ватной маски испарялся и в операционную, и персоналу тоже приходилось вынужденно им дышать; только концентрация была меньше, чем у оперируемого.
После операции нельзя было двигать шеей, чтобы швы, стянутые волосом, не разошлись, однако Любава стоически перенесла и операцию, и послеоперационный период. Но после снятия повязки и швов шея выглядела вполне пристойно.
Никита решил, что Любаве необходимо отдохнуть от операций и наркозов. Девушке и так несладко пришлось в последний год, даже более сильные люди могли не выдержать подобных жизненных испытаний и сломаться. Но на жене все заживало на удивление быстро, и уже через два месяца она не укутывала больше шею платком. Видимо, права народная поговорка, что на бабах, как на кошках все заживает. Эх, лидазу бы поколоть да контратубексом рубцы смазать — совсем хорошо было бы!
А пока Никита трудился в поте лица. После операции царю в Вязьме царедворцы да дворяне московские при любой болячке у себя или члена семьи к Никите ехали. С одной стороны — верили в него, поскольку многие сами видели, что царь едва ли не при смерти был, а Никита его спас. А с другой стороны — не зазорно похвастать где-нибудь на застолье, что его не кто-нибудь лечил, а сам Никита, который царя выходил. Никите же такие разговоры были только на руку, поскольку сановные пациенты — это и связи полезные, и деньги изрядные.
