— Паломничество — дело богоугодное. Только место ты выбрал не очень, сам знаешь — крамола там старообрядная. Чем тебе Сергиев Посад не угодил? И монастырь постарше, и монахи разумней, и иконы намоленные — еще от дедов-прадедов наших оставшиеся.
— На Соловки хочу. Если по секрету — в урочище Куртяево.
— В урочище? — удивился князь. — Ты же православный?
— При чем здесь вера? Там идолов нет. А вот целебные воды есть. Хочу супружницу подлечить.
— Тогда другое дело. Только кораблик поменьше нанимай. Был я как-то на Соловках — годов двадцать тому. Ежели ушкуй невелик, то везде пройдет.
Никита, как о судне услышал, чуть было на месте не подскочил. Он-то думал с паломниками идти! Пешком далеко, утомительно. На повозке — неудобно, ведь богомольцы пеши бредут, перед ними стыдно. Как же он о судне не подумал? Вот голова дурная! А князь идею хорошую подал. Судном и быстрее, и неутомительно. Лишь бы царь отпустил. Конечно, он не царского двора человек, свободный муж — заставы только на дорогах. Но не дай господи, случится что — царь вовек не забудет. Да и подданный Никита государев, как ни крути.
— И каким же путем? — поинтересовался Ни-кита.
— Можно, как торговцы солью ходят: через Волок Ламский, потом до Вологды, Сухоной до Северной Двины — а там уж и Соловки. Есть и другой путь: по Мсте до Великого Новгорода, через Ладогу по Свири в Онежское озеро — а там все время на север, через Валдай и Выгь-озеро в Белое море к Соловкам.
— А как короче?
— Да, почитай, одинаково. Недели две добираться в одну сторону. Только там лето короткое и холодное, теплые вещи брать надо. И гнус заедает. И не вздумай задержаться. Реки там рано льдом покрываются — тогда беда. Либо пеши возвращаться, либо зимовать в какой-то деревеньке.
— У меня препона есть — государь.
— Да он-то здесь каким боком? Скажи — паломником с супружницей. После игры твоей персидской, думаю, не откажет.
— Все равно увидеться с ним надо, разрешения попросить.
— Так он тебе перстень со своей руки подарил, тебя стрельцы в Кремль пропустят — окромя личных покоев.
— Неудобно как-то.
— Неудобно порты через голову снимать. Иди и даже не сомневайся.
Никита откладывать не стал, приоделся понаряднее — и в Кремль. Прошел через Спасские ворота, но у входа во дворец его остановили стрельцы.
— Не положено!
Никита сунул старшему стрельцу под нос перстень царский, загодя надетый на палец.
— Царский перстень, — признал подарок стрелец. — Василий, проводи человека.
Никита был во дворце впервые и потому все время крутил головой по сторонам, разглядывая обстановку. Как-то все запутанно было: переходы, лестницы, повороты; двери в помещения вели низкие, и нужно было пригибаться. Такие в крепостях да в монастырях делали. Стена толстая, проход в одного человека; через дверь пройти можно было, только изрядно согнувшись. А ведь для дела сделано! У такой двери один воин оборону от множества врагов держать сможет, тюкай только боевым топориком или саблей по подставленной шее. И винтовые лестницы в башнях с такой же целью закручивались только по часовой стрелке — чтобы обороняющемуся удобно было правой рукой работать.
Стрелец Василий довел Никиту до двери.
— Погодь здесь.
Сам постучал, вошел и тут же появился с молодым боярином.
— Знакомое лицо! Никак — Никита-лекарь! Доброго здоровья!
— И тебе не хворать.
— Василий, ты ступай. А что, Никита, разве государь тебя к себе призывал? Здоров он вроде.
Никита поднял руку с царским подарком. Боярин увидел, кивнул:
— Знакомый перстенек. Так с чем пожаловал?
— Просьба к нему.
— Да ну?
Боярин задумался. Перстенек царский — как пропуск-«вездеход». Только ведь и просьба личная. Как бы от государя не влетело.
— Испрошу. — Боярин исчез за дверью.
А Никита разглядывал мозаику на окнах да изразцы на голландской печи.
Дверь приоткрылась.
— Иди, примет.
За дверью оказался коридор. Перед дубовой створкой боярин остановился.
— Шапку отдай, как войдешь — поклонись.
— Да знаю я! — не скрыл досады Никита.
— Это я так, для порядка.
Никита отдал суконную шапку боярину и вошел.
В комнате царя пахло благовониями, тихо потрескивала лампадка перед иконами.
Никита перекрестился на образа, потом повернулся вправо.
За деревянным столом сидел Алексей Михайлович в расшитом домашнем халате и с любопытством смотрел на гостя.
Никита отвесил глубокий поклон:
— Здрав буди, государь.
— Рад видеть, Никита-лекарь. Давненько мы с тобой встречались. Дай бог памяти — года полтора?
— У тебя хорошая память, государь.
— Зато ты с персидской игрой долго тянул, — укорил царь.
— Беда у меня была, государь. Жена и теща от моровой язвы померли, дом сожгли — на пепелище вернулся. Сам в монастырь ушел в Астрахань — не до игр было.
— Ведаю уже. Разыскивал тебя — нужда великая была.
— И я ведаю о твоей беде, государь. Прости, вернуться не успел, на два дня опоздал только.
— Видно, так Богу угодно было. Зато князя Елагина игре выучил, он меня пока обыгрывает.
— Навык с практикой приходит. Игра эта только с виду простая. Там думать надо, просчитывать на несколько ходов вперед. Кто кого передумает — как в шахматах.
— Садись, Никита, — предложил царь.
Никита уселся на небольшую скамеечку. Тепловато в комнате. Своды низкие, оконца маленькие, стены темные, вишневого цвета. А государь какие-то бумаги читал до него, вон — на столе лежат.
— Ты бы, государь, несколько свечей рядом поставил. Темно в комнате, глаза испортишь.
— Верно, устают к вечеру глаза, иной раз такое чувство — как будто песку в них насыпали. Так что у тебя за просьба?
— На богомолье хочу. Прошу тебя — отпусти, думаю, за два месяца обернусь.
— Это куда же?
— На Соловки.
Царь нахмурился:
— Ты не старого ли обряда приверженец? Да нет вроде, тремя перстами крестился.
— В Куртяево урочище хочу завернуть — на воды целебные.
— Слыхал я про диковинку такую в моих землях, но не был там никогда. Вот что, Никита-лекарь, отпускаю тебя на все лето — но только с одним условием: целебные воды сам осмотришь и испробуешь. А по возвращении у меня будь с докладом. Знать желаю — правда ли вода та помогает либо врут все. Чешский король в письмах водами целебными похваляется, а я, получается, вроде как хуже.
