Димка давно не курил — только в момент сильного душевного волнения.
Я подошла к нему, забрала сигарету и выкинула в окно.
Потом посмотрела в глаза:
— Димочка, миленький! Что же такое выходит? Мы с тобой и из-за… этой? Цапаться будем? Ссориться? Ругаться и не разговаривать? Ты что, мой хороший? Она ведь… — тут я замолчала. — Она ведь, Дим… Мне всю жизнь исковеркала. Детство все… сирота при живой матери, а? Я же все годы златые проплакала! Ждала ее как. Скучала. На дорогу бегала, автобусы караулила. А она… Да ты же все знаешь! И теперь, после всего этого, ты предлагаешь мне?..
Я не договорила — Дима меня перебил:
— Что я тебе предлагаю? Что-то невозможное? Отказаться от чего-то важного, главного? Поступиться принципами? Я предлагаю тебе сделать человеческими последние дни твоей матери! Все! Вынести за ней горшок, поднести чашку с чаем, почистить яблоко. Поменять мокрую простыню. Дать лекарство. Это много, Лида? Ты мне ответь! Ведь помогают даже чужим, малознакомым людям! А тут — твоя мать! Я вот не пойму, уж ты извини, что это у тебя? Бездушие такое, черствость или жестокость? Странная ты женщина, Лида!.. Вот живу с тобой и никак тебя не пойму: какая ты? Хорошая или?..
Я отпрянула от него и усмехнулась:
— Жестокость и бездушие? Черствость, говоришь? Все правильно, Дима! Только ты еще добавь обиду, злость и тоску мою вечную! Стыд перед всеми — мать ускакала и нас бросила, как щенков беспородных, в канаву. Злая, говоришь? А если и так? Что ты, теперь бросишь меня?
— А жалость, Лида? Что, нет совсем? Даже на донышке?
Я мотнула головой:
— Нету, Дим. Вот совсем нет! Что, удивлен?
Он долго молчал. А потом ответил хриплым голосом:
— Удивлен, говоришь? Ну да. И это тоже. Но… Больше всего меня пугает то… что мне с тобой страшно, Лида!
С того самого дня отношения наши совсем разладились. Димка перестал смотреть мне в глаза. Перестал есть дома. Приходил поздно. А по выходным брал рюкзак и уходил. Куда? Я не знала. Но и не спрашивала — гордая ведь.
А на сердце было погано. Паршиво было в душе. Очень страдала я, очень. Господи, если Димка уйдет от меня! Я жить не буду…
Постепенно гордыня моя успокоилась, и я включила мозги. Нееет, мои дорогие! Просто так Димку я вам не отдам — в смысле вам, обстоятельствам.
Надо быть умной, Лида, — говорила я себе — умной и мудрой. Молодых женщин и девчонок полно. А хороших мужчин — маловато. А мне ведь так повезло! Димка мой — непьющий, не хам. С мужиками во дворе козла не забивает. По воскресеньям в подворотне не пьет. Зарплату — домой. Рубля не возьмет. И вот такого мужика я из-за своей гордыни? Откажусь от него? Да никогда и ни за что!
И я поменяла тактику. Вечером Димка увидел, что я варю диетический суп и леплю фрикадельки. Варю киселек.
Удивился:
— В деревню собралась?
Я молча кивнула.
— Когда? — смущенно уточнил он.
— Да в воскресенье, — ответила я, — а завтра в поликлинику зайду, поговорю с врачом. Может, чего посоветует.
Димка удивленно хмыкнул. И вдруг спросил:
— А если я с тобой, Лида? Ну, тоже поеду? И сумки помогу довести, и… Ну и вообще…
— Пожалуйста, — пожала я плечами, — только я думала, что у тебя есть дела поважнее…
Стервозный у меня язык все-таки! Не удержалась, чтоб муженька не подколоть!
В воскресенье мы поехали в деревню. Честно говоря, я очень нервничала: а вдруг там чего? Ну, померла Полина Сергеевна или еще чего-нибудь? И Димка обвинит во всем меня.
Но там все было так же: Полина Сергеевна дремала, ведро стояло полупустое, и банка с молоком была немного отпита.
Но, видимо, и эта картина произвела на впечатлительного Димку неизгладимое…
— Как же так, Лида? — бормотал он, бестолково мотаясь по избе. — Как же так можно? С живым человеком?
Я стискивала зубы, чтобы не ответить: «Как же так можно, говоришь? Да еще и с живым человеком? А я?! А я мертвая тогда была, что ли? Когда она меня бросила?.. Соседи заходят, так есть она все равно не желает. На белье лежит чистом. Какие проблемы?»
Смолчала. Перестелили мы заново постель, вынесли на двор прокисший матрас. Вымыли Полину Сергеевну в корыте, накормили и напоили.
Она была такая счастливая, что мне стало смешно! Радовалась как малый ребенок.
Вот ведь пробило! Плачет от счастья, и Димку за руки хватает:
— Спасибо, сыночек! Спасибо, зятек!
Вот ведь лиса! И доченькой обзавелась, и сыночек на старости лет появился. Что и говорить — повезло.
Уложили мы ее, и я на часы поглядываю — скоро последний автобус.
А Димка мой сердобольный сел у кроватки — прощается:
— Во вторник врача привезем, Полина Сергеевна! Из областного центра. Лида записалась. Ну и мы соответственно подъедем — не волнуйтесь вы так!
Она счастливо закивала и заулыбалась.
А муж продолжает:
— Ну и как доктор определит — так и будет. Может, в больницу. А может… — он замолчал, — вы к нам или мы к вам. В смысле… Переберемся.
Я замерла. И вижу, что Полина Сергеевна тоже офонарела — шепчет что-то, ничего не поймешь.
Вышли мы на двор, и Димка спросил:
— А где эта соседка, что молоко ей приносит?
Я кивнула:
— Вон, второй дом…
— Давай зайдем, — говорит.
Я — ни слова. Никакого любопытства: тихая и покорная жена. Хочет — пусть берет на себя. Только вот… про врача-то я согласна. А вот про «вы к нам» или «мы к вам»…
Но пока держусь, ни вопроса.
Соседке Дима просто дал денег — за молоко и за ведро, чтоб выносила в наше отсутствие.
— А скоро все разрешится, — оптимистично добавил он, — с нашей мамой то есть…
При этих словах я только вздрогнула — поняла: не шутит он.
Соседка была счастлива! То носила бесплатно, а сейчас денежка прицепилась.
Пообещала, что заходить будет два раза на дню.
Димка облегченно выдохнул и бодро зашагал к остановке.
Чувства у меня были странные. С одной стороны, я восхищалась своим мужем и гордилась им. А с другой… Меня раздражала его опека, его старания, его активность. Словно сделано все это было назло мне: «Вот, дескать, я — чужой человек, а ты — родная дочь!»
И вообще, меня раздражало все: и что он сообразил сговориться с соседкой. И что настоял на приезде врача. И что получалось у него все легко, уверенно, правильно и справедливо. А у меня…
И снова я стала на его фоне нехорошей — равнодушной, жестокосердной, упрямой.
