С Валентином мы встречались по вечерам. Бродили по улицам, сидели в нашем единственном и убогом кафе «Забредай!». В народе его называли «Бред». Иногда — в нашем дворе на скамеечке. Баба Мотя ложилась рано.
О нашем будущем мы не говорили.
Наконец Валентин сам начал тот разговор. Сказал, что очень любит меня и не представляет без меня жизни. Что Дина тоже ко мне очень привязана и без конца говорит про «Лидию Андреевну».
«Твое имя просто не сходит у нее с языка! — признался Валентин. — Она стала прекрасно есть, нормально спать и с удовольствием делать уроки».
— Теща все понимает — в смысле то, что у меня появилась женщина, — продолжил Валентин. — Она ничего не имеет против, нет. Но, Лида… Привести тебя туда, в ее дом, я не могу! Мне это неловко. И еще, бабку жалко. И так она настрадалась. С такой-то дочуркой… А тут я, ты, Динка… Ну и вообще… Что делать, Лида? Я не знаю, прости, — грустно вздохнул Валентин. — Снять квартиру и съехаться? — и он вопросительно посмотрел на меня.
А что я могла ответить? Конечно, надо было что-то предпринимать. Думать. Решать. Искать варианты. Строить семью. Мы оба были готовы к этому. Иначе — зачем это все? Люди мы взрослые, многое повидавшие. Раненые и «подстреленные».
Раз уж так повернула судьба! Только мне показалось, что эти слова и это решение должна принимать не я! Не я должна предлагать и не за мной должно быть последнее слово. А Валентин… он словно ждал моих распоряжений.
Мы снова молчали, а потом он сказал:
— И Дина, знаешь… Ну, ты должна понимать: с ней ведь… не всегда просто, Лида! К тому же — чужой ребенок. Ты точно к этому готова? Я… боюсь за Дину, — тихо продолжил он, — ей и так досталось, как ты понимаешь. Больше я рисковать не могу.
Я удивилась его вопросу. Очень удивилась. Да неужели он не видит? Не понимает, что такое для меня его девочка? Я испугаюсь сложностей? Не слажу с ребенком? С ребенком, который давно стал мне родным? В конце концов, я — педагог. Учитель. С детьми ладить умею. Чего он боится? Что у нас не получится? И почему Дина снова будет страдать?
Я почти обиделась, но потом взяла себя в руки и попыталась его понять: он — отец и этим все сказано.
— Давай подождем, — успокоила я Валентина. — Что нам торопиться? Пусть Дина привыкнет к тому, что в вашей жизни есть я. А потом… Ну, в конце концов, снимем квартиру. Или… — я помолчала, — может, уедем? Мир огромен! Может, в Москву… Ей так понравился город! А не хочешь в Москву — да куда угодно! Хоть на Дальний Восток! Мы молодые, у нас есть профессии. И вместе мы ничего не боимся!
Валентин молча кивнул. Он согласился со всеми моими разумными доводами. И еще мне показалось, что он облегченно вздохнул… Нет, мне только показалось… А мне-то хотелось совсем другого! Мне хотелось, чтобы он возразил: зачем тянуть время? Мы так счастливы, Лида! И я так люблю тебя! И ты — замечательная! Давай сходиться и налаживать жизнь!
Да и при чем тут его теща? Какое мне дело до всего этого? И зачем мне ее дом? Я на него не претендую.
Предложить ему поехать ко мне? В мою деревню? Нет, этого я точно не хочу! Там все — как кладбище воспоминаний. Димка, баба, Полина Сергеевна… Мои пьянки и мой аборт. Не хочу! Дом свой я закрыла. И закрыла его навсегда — как «закрыла» ту свою жизнь.
И еще: он — мужик, я — женщина. Я на все готова, на все. Сдвинуться с места, поменять свою жизнь. Лишить себя привычных удобств. Хорошей работы. Воспитать его дочь. Любить его вечно. Быть ему верной и все разделить. Но я не готова делать ему предложение! Предложение — привилегия, извините, мужчин.
И снова все пошло по-старому. Нет, все было хорошо и даже отлично. Но… мы ведь давно не подростки, и вся эта жизнь, с ее прогулками по вечерам, бестолковым сидением в кафе, на скамейке у дома, в чужих подъездах… Все это было довольно мило в первые месяцы…
В школе, конечно, все знали о нашем романе. Но особенно не судачили. А может, судачили, но без меня. В конце концов, мы оба были свободными, семей ничьих не разбивали, сердец тоже, чужих супругов не уводили. Что нас обсуждать? Да и Дину и ее отца все жалели. Интереснее было обсуждать личную жизнь нашего завуча, Дины Михайловны. А там все бурлило и пенилось! Только пахло паршиво… с душком была эта история. Народ разделился пополам: кто-то осуждал ее мужа-гуляку и жалел Дину, а кто-то жалел полюбовницу Марину, родившую директору сына. А решения директор по-прежнему не принимал. Чего тянул — непонятно. И чего тянула гордая Дина? Тоже не ясно. Женщина красивая, гордая, умная. Зачем ей все это? Может, любит его? Так любит, что готова простить? Или готова терпеть, лишь бы он не ушел? Одни догадки… А Дина Михайловна была по-прежнему холодна, неприступна, и что творилось у нее в душе — никто не понимал. Красивая, с ровной спиной и холеными руками с безупречным маникюром, с изысканной стрижкой, в заграничных шмотках, на высоченных каблуках. В ушах бриллианты. И аромат французских духов тянулся шлейфом за ней по коридору. Все ясно: прошла Дина!..
Я часто думала о том, как ей, наверное, плохо. Одной, в огромной, красивой и пустой квартире. Среди заграничной мебели, хрусталя и картин. Среди ковров и деликатесов. Я представляла, как она, не зажигая света, бродит босиком по коврам и вглядывается в черноту ночи — прислушивается, не остановится ли у подъезда машина и не хлопнет ли дверь подъезда. Не приехал ли ее блудный муж? А раз уж приехал — значит, дома ему все-таки лучше, чем там? Невзирая на молодость той, невзирая на их общего сына. Значит, он хочет домой? Значит, здесь его дом, а вовсе не там? Значит, он… нуждается в ней? Значит, просто так сложилось, и он ее не… разлюбил? Ну, до конца? Бывает же так: рожает молодая девка от солидного и небедного мужика, правда? Чтобы обеспечить будущее свое и своего… выблядка. Пользуется тем, что жена не смогла. А у нее получилось! Легко, без проблем. Мерзкая молодая тварь, здоровая кобыла! Решила, что перепрыгнешь? Меня перепрыгнешь, Дину? Ан нет! Не получается, да? То-то! И вообще… мы еще посмотрим. Мы поглядим, кто кого!
Так думает Дина. Я хорошо представляю все ее мысли. Я тоже кое-что испытала и кое-что поняла. Прочувствовала, как это, когда тебя предают. Врагу не пожелаешь… Хотя почему же? Разве я не желала зла этой тихой и бледной Маше? И ему, моему бывшему мужу? Разве я не хотела, чтобы им было так же больно, как мне? Очень даже хотела! И мне не стыдно в этом признаться. Себе…
А для Валентина я останусь «святой и непорочной Лидой» — так будет правильней. И мои «бесы» останутся только со мной.
И все было по-прежнему. К лету я совсем раскисла. Время шло, а ничего не менялось. Нет, у нас все было прекрасно! Валентин был со мной нежен, и я чувствовала его любовь. Но вот шататься по подворотням мне надоело.
И тогда я сама завела разговор. Он молча выслушал меня, согласился и сказал, что надо «начинать».
— Начинать что? — усмехнулась я. — Мы разве еще не начали?
Валентин был серьезен.
— Начинать новую жизнь! — строго сказал он. — Совместную, Лида!
