– А что именно?
– Говорят, что, кто отведал человеческих внутренностей, мелко нарезанных вместе с мясом жертвенных животных, тому не избежать стать волком. Или ты не слыхал такого предания? – спросил я.
– Слыхал, – ответил Адимант.
– Разве не то же и с представителем народа? Имея в руках чрезвычайно послушную толпу, разве он воздержится от крови своих соплеменников? Напротив, как это обычно бывает, он станет привлекать их к суду по несправедливым обвинениям и осквернит себя, отнимая у людей жизнь, своими нечестивыми устами и языком он будет смаковать убийство родичей. Карая изгнанием и приговаривая к страшной казни, он между тем будет сулить отмену задолженности и передел земли. После всего этого разве не суждено такому человеку неизбежно одно из двух: либо погибнуть от руки своих врагов, либо же стать тираном и превратиться из человека в волка?
– Да, это ему неизбежно суждено.
– Он тот, кто подымает восстание против обладающих собственностью.
– Да, он таков.
– Если он потерпел неудачу, подвергся изгнанию, а потом вернулся – назло своим врагам, – то возвращается он уже как законченный тиран.
– Это ясно.
– Если же те, кто его изгнал, не будут в состоянии его свалить снова и предать казни, очернив в глазах граждан, то они замышляют его тайное убийство.
– Обычно так и бывает.
– Отсюда это общеизвестное требование со стороны тиранов: чуть только они достигнут такой власти, они требуют, чтобы народ назначил им телохранителей, чтобы народный заступник был невредим.
– Это уж непременно.
– И народ, конечно, дает их ему, потому что дорожит его жизнью, за себя же пока вполне спокоен.
– Безусловно.
– А когда увидит это человек, имеющий деньги, а вместе с деньгами и основание ненавидеть народ, он тотчас же, мой друг, как гласило прорицание Крезу,
…к берегам песчанистым Герма
Без оглядки бежит, не стыдясь прослыть малодушным.
– Во второй раз ему и не довелось бы стыдиться.
– Если бы его захватили, он был бы казнен.
– Непременно.
– А тот, народный ставленник, ясно, не покоится «величествен… на пространстве великом», но, повергнув многих других, прямо стоит на колеснице своего государства уже не как представитель народа, а как совершенный тиран.
– Еще бы.
– Разбирать ли нам, в чем счастье этого человека и того государства, в котором появляется подобного рода смертный?
– Конечно, надо разобрать.
– В первые дни, вообще в первое время он приветливо улыбается всем, кто бы ему ни встретился, а о себе утверждает, что он вовсе не тиран; он дает много обещаний частным лицам и обществу; он освобождает людей от долгов и раздает землю народу и своей свите. Так притворяется он милостивым ко всем и кротким.
– Это неизбежно.
– Когда же он примирится кое с кем из своих врагов, а иных уничтожит, так что они перестанут его беспокоить, я думаю, первой его задачей будет постоянно вовлекать граждан в какие-то войны, чтобы народ испытывал нужду в предводителе…
– Это естественно.
– …да и для того, чтобы из-за налогов люди обеднели и перебивались со дня на день, меньше злоумышляя против него.
– Это ясно.
– А если он заподозрит кого-нибудь в вольных мыслях и в отрицании его правления, то таких людей он уничтожит под предлогом, будто они предались неприятелю. Ради всего этого тирану необходимо постоянно будоражить всех посредством войны.
– Да, необходимо.
– Но такие действия делают его все более и более ненавистным для граждан.
– Конечно.
– Между тем и некоторые из влиятельных лиц, способствовавших его возвышению, станут открыто, да и в разговорах между собой выражать ему свое недовольство всем происходящим – по крайней мере те, кто посмелее.
– Вероятно.
– Чтобы сохранить за собою власть, тирану придется их всех уничтожить, так что в конце концов не останется никого ни из друзей, ни из врагов, кто бы на что-то годился.
– Ясно.
– Значит, тирану надо зорко следить за тем, кто мужествен, кто великодушен, кто разумен, кто богат. Велико же счастье тирана: он поневоле враждебен всем этим людям и строит против них козни, пока не очистит от них государство.
– Дивное очищение, нечего сказать!
– Да, оно противоположно тому, что применяют врачи: те удаляют из тела все наихудшее, оставляя самое лучшее, здесь же дело обстоит наоборот.
– По-видимому, для тирана это необходимо, если он хочет сохранить власть.
– О его блаженстве говорит и стоящий перед ним выбор: либо обитать вместе с толпой негодяев, притом тех, кто его ненавидит, либо проститься с жизнью.
– Да, тут уж одно из двух.
– И не правда ли, чем более он становится ненавистен гражданам этими своими действиями, тем больше требуется ему верных телохранителей?
– Конечно.
– А кто ему верен? Откуда их взять?
– Их налетит сколько угодно, стоит лишь заплатить.
– Клянусь собакой, мне кажется, ты опять заговорил о каких-то трутнях, о чужеземном сброде.
– Это тебе верно кажется.
– Что же? Разве тиран не захочет иметь местных телохранителей?
– Каким образом?
– Он отберет у граждан рабов, освободит их и сделает своими копейщиками.
– В самом деле, к тому же они будут и самыми верными.
– Блаженным же существом назовешь ты тирана, раз подобного рода люди – его верные друзья, а прежних, подлинных, он погубил!
– Он принужден довольствоваться такими.
– Эти его сподвижники будут им восхищаться, его общество составят эти новые граждане, тогда как люди порядочные будут ненавидеть и избегать его.
– Несомненно.
– Недаром, видно, мудреное дело – сочинять трагедии, а ведь в этом особенно отличился Еврипид.
– Что ты имеешь в виду?
– Да ведь у него есть выражение, полное глубокого смысла:
Тираны мудры ведь, общаясь с мудрыми.
Он считает – это ясно, – что тиран общается с мудрецами.
– И как он до небес превозносит тираническую власть и многое другое в этом деле – он и остальные поэты!
– Поэтому, раз уж трагические поэты такие мудрецы, пусть они и нас, и всех тех, кто разделяет наши взгляды на общественное устройство, извинят, если мы не примем их в наше государство именно из-за того, что они так прославляют тираническую власть.
