– Тебе массаж сделать? – вкрадчивым шепотом спрашивает он и, не дожидаясь ответа, встает, и его руки ложатся мне на шею, так нежно, бережно. Он начинает массировать, и я чуть не мурлыкаю от удовольствия. Его пальцы такие чуткие, мягкие. Он касается меня, как древние китайские живописцы касались своими невесомыми перьями невесомого шелка или как японские девушки, собирающие нежными пальчиками сложную электронику. Но его руки дадут фору и японским работницам, и древним живописцам. Я начинаю мысленно срочно инспектировать свою одежду: с нижним бельем у меня все было в порядке. А вот колготки подкачали – снять их надо как-то незаметно и аккуратно, чтобы не была видна дырка на левой пятке. И здесь звонит телефон. Сотовый Романа.
Он взял его, не глядя на экран дисплея, сказал: «Алло!» – и его лицо мгновенно изменилось. Оно стало сосредоточенно-хмурым. Только что он был рядом, а теперь – далеко.
Он смотрит на меня.
– Можно поговорить в комнате?
Это надо понимать – без свидетелей, то есть меня. Не дожидаясь ответа, он идет в комнату, а я остаюсь на кухне. Мои мысли скачут, как расшалившиеся белки, и нет никакой возможности призвать их к порядку. Разговаривает он минут десять или больше, и все это время я сижу и с бестолковым видом таращусь на его чашку. Когда он возвращается, я вскидываю глаза и смотрю на него.
– Вот такие дела… Джульетта, – тянет он. – Мне нужно срочно уйти. К сожалению. – Он улыбается, но глаза остаются серьезными и строгими. – Но мы еще обязательно встретимся. – Он треплет меня по плечу.
Я киваю, пытаясь скрыть разочарование. Если не везет, то не везет по полной программе. В кои веки познакомилась с симпатичным парнем, и он уже делает ноги. Наше свидание обрывается на высокой ноте, когда я уже мысленно рисую себе сладкие сцены. Это очень жестоко.
Я сглатываю. Надеюсь, в моих глазах он не видит этого разочарования и тоски.
– Ну… ладно, – говорю я нарочито-бодрым голосом. – Как-нибудь… в другой раз…
Роман уже в коридоре. Быстро надев кожаную курточку, он чмокнул меня в щеку. Его поцелуй по-братски снисходителен и ничем не напоминает ту ласку, с какой он еще недавно наматывал мои волосы на палец.
Я захлопываю за ним дверь и прислоняюсь к дверному косяку. Мои ноги дрожат, и я чувствую себя полностью обессиленной и опустошенной. Как после хорошего секса. Мне хочется плакать. Ронька стоит рядом и, задрав морду, смотрит на меня. Мне кажется, он понимает, что происходит со мной. Я наклоняюсь к нему и говорю, четко произнося слова:
– Вот такая я неудачница, Ронька. И ничего у меня никогда не получается. Даже в день рождения – облом. А я-то рассчитывала на хороший вечерок.
Да что там говорить, собаке не втолкуешь, что я уже рисовала себе картины фантастического секса, которого у меня давно не было. Ни секса, ни фантастического; я уже мысленно обнимала Романа и, вся дрожа, раздевалась под его ласковым взглядом, или он сам снимал с меня одежду, скользя чуткими пальцами по груди, животу…
Ронька смотрел на меня круглыми глазами, и я подавила вздох. Потом шмыгнула носом в предвкушении ожидаемого плача. Я перевела взгляд на тумбочку, так приговоренный к смерти пытается перед казнью зацепиться взглядом за знакомые предметы, и увидела там серый шелковый шарф, оставленный Романом. Он не мог уйти слишком далеко. Я еще могу нагнать его и вручить забытую вещь.
Я крикнула Роньке, схватила ключи, и мы понеслись по лестнице.
Машина Романа стояла примерно метрах в тридцати от дома. Это я хорошо помнила. Бросив взгляд вправо, я увидела, что она стоит на месте с выключенными фарами. И, похоже, он в нее еще не садился. Может, Роман решил пойти пешком? Маловероятно. Я стояла около подъезда и нерешительно топталась на месте, не зная, в какую сторону направиться.
Неожиданно Ронька вырвался вперед и побежал к кустам, которые росли недалеко от дома.
– Ронька! – тихо крикнула я. – Ко мне.
Но пес не думал возвращаться. Он нырнул в кусты и отпрянул назад, потом подбежал ко мне с жалобным поскуливанием.
Я наклонилась к нему.
– Ронька, глупенький. Ты что?
Пес снова рванул к кустам.
Торопливыми шагами, чуть ли не бегом, постоянно оглядываясь по сторонам, я подошла к кустам. Что-то привлекло мое внимание, и я наклонилась. Это была нога, торчащая из кустов. Я раздвинула ветки и отпрянула с приглушенным криком. Там, в кустах, лежал убитый Роман. Темное пятно растекалось по груди, а глаза смотрели вверх – в пустоту.
Я отcтупила, зажимая рот рукой.
До подъезда я уже бежала c бешено колотящимся сердцем. И только в квартире я перевела дух.
Его убили, как только он вышел на улицу. И случилось это всего лишь несколько минут назад. Кто-то выманил его на улицу и убил. А вдруг он еще жив? Хотя огромное пятно убеждало в обратном, я решила позвонить в «Скорую».
Дрожащими руками вцепившись в телефонную трубку, я набрала номер «Скорой» и измененным голосом сказала, что по такому-то адресу в кустах лежит мужчина, которому плохо. И повесила трубку.
Я выключила свет и встала у окна, наблюдая за двором. «Скорая» приехала через двадцать минут.
Я изо всех сил вытягивала шею, но мне ничего не было видно. Машина уехала, а я ничком бросилась на кровать, не раздеваясь, и сразу уснула, словно провалилась в глубокий колодец.
Проснулась я от лая Роньки. Звонил телефон.
Я схватила трубку, лежавшую на тумбочке.
– Алло!
Звонила моя подруга Лариска.
– Все дрыхнешь? – раздался ее голос. – Пора, красавица, проснись. Ты так проспишь весь свой отпуск.
– Отлепись, – буркнула я. – Вчера у меня такое творилось!
– А что? – Лариска была жутко любопытной.
– Потом расскажу. Тут кое-что надо выяснить.
– Потом – это когда?
– Потом – это потом, – и я нажала на разъединение. Я быстренько оделась и, взяв с собой Роньку, спустилась вниз. Если мне повезет и во дворе будет одна из наших домовых сплетниц, они меня живенько введут в курс дела: что было ночью, к кому приезжала «Скорая», кого убили и приходила ли милиция. Мимо наших бдительных бабулек ни одна муха не пролетит и ни одно громкое событие не останется незамеченным. А что убийство принадлежало к разряду именно громких событий – сомневаться не приходилось. Не каждый день около моего дома находят труп.
Во дворе на лавочке на своем посту сидела Серафима Петровна и смотрела прямо перед собой, поджав губы. С Серафимой Петровной связываться было опасно – себе дороже. Год назад соседи сверху ее залили, так она затаскала их по судам и добилась выплаты компенсации в двойном размере.
– Здрасте, Серафима Петровна! – выпалила я, останавливаясь около нее. – Как ваши дела?
– Спасибо, – сказала она, окидывая меня пристальным взглядом. – Ничего хорошего. Коммунальные услуги опять повысили. А трубы в нашем доме проржавели, и того гляди рванет.
