Вопрос еженедельника «Союз». Поскольку будет проводиться референдум по земле, то должны ответить: «да» или «нет», согласны ли они с продажей земли в частную собственность. Мне хотелось бы знать, какую позицию в данном случае займет КПСС, за что она будет ратовать?
Ответ. На одном из пленумов Центрального Комитета, который рассматривал вопрос о переходе к рыночной экономике, была принята резолюция, в которой записано, что КПСС против частной собственности на землю. Мы полностью поддерживаем союзный закон о передаче земли во владение, пользование, с правом передачи по наследству. Считаю, что эта формула на данном этапе абсолютно правильная. Если говорить о российском законе, то он тоже с юридической точки зрения дальше этой формулировки не ушел.
Что такое собственность, кроме права наследования? Она имеет еще такую категорию, как купля-продажа. Так этой нормы в российском законе на ближайшие десять лет не предполагается. По истечении указанного срока, если будет принято решение, то продавать можно только местному Совету. Словом, юридическая основа для частной собственности и в этом законе не обусловлена.
Вопрос «Студинформа». Какая все-таки главная проблема обусловила нынешнюю неприглядную ситуацию в магазинах — недостатки в производстве сельскохозяйственной продукции, в ее распределении? Что, по-вашему, больше влияет на отсутствие товаров и с чем труднее будет бороться?
Ответ. Я бы ни то, ни другое главным не поставил, а поставил бы третье — инфляцию. Она сегодня достигла громадных размеров. В обращение запущена огромная масса денег, не обеспеченных товарами. Инфляция вызвала ажиотажный спрос. Конечно, нельзя сбрасывать со счетов и трудности в производстве и распределении сельхозпродукции. Недостатки, да еще при условии инфляции, вызвали нарушения и злоупотребления в распределительной системе. Не случайно был принят указ президента о рабочем контроле. Но поставить это в качестве главных причин я бы не решился. На первый план я все же выдвигаю инфляцию.
Вопрос газеты «Труд». Вы говорили здесь о безработице применительно к городу, а также о недостатке людей в деревне. Но известно, что в южных районах страны, как раз в аграрных, в сельской местности существует безработица. В связи с этим хотел бы спросить, повлияет ли проведение земельной реформы на расширение безработицы и появление незанятости в деревне, скажем в Центральной России?
Ответ. Я думаю, что на наш с вами век в Центральной России работы хватит всем. Действительно, нужны огромные усилия, чтобы обжить российское Нечерноземье. И нам не надо бояться, если сюда будут переселяться люди. Надо радоваться, если это произойдет. Но я не думаю, что массы ринутся сейчас заселять эти земли. Надо думать, как вернуть коренных крестьян, которые знают эти места, создать для жизни надлежащие условия. Сегодня деторождаемость в селе ниже, чем в городе. Такого никогда не было, особенно в русских селах. А раз такое положение, значит, будущее будет трудное. Нам надо думать не просто о сельскохозяйственном производстве, а думать о человеке. Мы слишком долго через призму куска мяса смотрели на аграрный сектор нашей экономики. Настало время смотреть через душу, через сознание, через условия быта и жизни, через культуру советского крестьянина.
Вот такой диалог провел член Политбюро ЦК КПСС Егор Строев с журналистами. Не правда ли, его позиция предельно реальна, откровенна и жизненна? Увы, референдум о земле так и не состоялся. Как и многое другое. Но вины Егора Семеновича в этом нет. Дело в том, что крыша над ЦК давно уже протекала, и не видеть этого было нельзя. Секретари ЦК оказались заложниками странно изменившейся ситуации, и хотя они продолжали действовать, эти действия были скорее по инерции. Почему над ЦК стала протекать крыша — это тема новых страниц.
Глава 11. Где и как я проводил отпуска
За шесть лет работы в ЦК КПСС я только однажды брал отпуск в летнее время. Обычно ехал на отдых в декабре — январе. Один, без семьи. Конечно, это трудно было назвать отдыхом.
Последний раз путевку на прежней работе брал в январе 1991 года — отгуливал отпуск за 1990 год. Так вот, днем санаторий «Пушкино» под Москвой за двадцать четыре дня пребывания я видел лишь дважды. Первый раз — когда приехал, и второй — когда уезжал из санатория. Это, конечно, не означает, что все двадцать четыре часа я пробыл взаперти, не выходя на свежий воздух. Выходил. Но только после девяти вечера. И гулял до одиннадцати.
Гулял, а в мозгу по-прежнему крутились сюжетные линии, ходы, высказывания персонажей. Кто-то плавал в бассейне, ходил на лыжах, играл в шахматы, просто бесцельно слонялся по санаторной территории.
Каждую зиму я привозил из отпуска двести — двести пятьдесят страниц машинописи. Плюс к тому десятки страниц публицистики, путевых заметок, размышлений, навеянных командировками. В поездках ведь приходилось встречаться с неординарными ситуациями и людьми, с уникальными документами, работать в архивах и спецхранах.
Иногда публицистическое выступление в газете или журнале давало больший результат, чем служебный отчет о пребывании в командировке. Кто читал отчет? Руководство — два-три человека. Газеты читали миллионы.
Увиденное и услышанное воплощалось и в книгах. Такие понятия, как «дружба народов», «чувство семьи единой», «СССР — единый народнохозяйственный комплекс», наполнялись осязаемым, конкретным содержанием. Я поражался, глядя на то, как моя маленькая белорусская деревушка, в которой я родился, район, область и вся республика связаны с самыми отдаленными уголками необъятной советской Сверхдержавы.
Знаменитое пушкинское высказывание о белорусах как о народе, «издревле нам родном», приобретало особую актуальность в годы, когда с приходом к власти Горбачева не только во многих республиках, но даже и в моей тихой Белоруссии вдруг все заклокотало и забурлило и на первый план вышла межнациональная проблематика.
Впрочем, судите сами.
Об этом уже не шепотом — во весь голос заговорили, не оглядываясь опасливо по сторонам. Чего опасаться, если вот они, растиражированные в миллионах экземпляров письменные источники, откуда почерпнуты сведения, считавшиеся когда-то крамольными. Был, был генерал НКВД, был самолет, на котором специальный посланец Сталина доставил в осажденный Ленинград секретный пакет Кузнецову.
От всемогущего вождя всех времен и народов — скромному, мало кому известному работнику, который в то время был только вторым секретарем Ленинградского горкома? В это не верилось даже мне, шестнадцатилетнему подростку-подсобнику, далекому от политики и ее запутанных лабиринтов, возившему из переплетного цеха на склад тяжеленные фуры с упакованными тюками книг. Что же тогда говорить о всезнающих взрослых с безукоризненной военной выправкой — их в цехе немало появилось после сокращения армии в начале шестидесятых годов. В основном это были старшины сверхсрочной службы, хотя попадались среди них и офицеры.
К станку не встал ни один. Правда, станков на полиграфкомбинате в прямом смысле слова не так уж и много: единственный ремонтно-механический цех на все предприятие. Но ведь были и печатный, и офсетный цехи, где требовались здоровые мужчины. Бывшие военные словно сговорились: попрятались по кладовкам, складам, бытовкам, прилипли к весовым. С наслаждением вспоминали прошлые времена: твердую руку Сталина, порядок и дисциплину, послушание подчиненных. С не меньшей охотой ругали Хрущева с его реформами, иронизировали над демократией и откручиванием гаек, пророчили провал всем новаторским начинаниям.
