Когда он просто так, влёт, без раскачки перевёл несколько куплетов песенки на английском, что играла с фм радио, я растерял своё пренебрежение. Простил ему и идиотскую рубашку, и плохо выбритые щеки. Это был настоящий ас. Английский он знал лучше меня. А какой выговор! Теперь, чего не случись — например инфаркта у толстого шланга или нервной икоты у глазастенькой, мы на пару с клетчатым вытащим любой боевой синхрон. Джонсон и Джонсон могут спать спокойно. Будем биться до последней капли детского шампуня.
* * *
Когда мы курили с Илюхой — а его звали именно так, хотя представлялся он на американский манер «Илай» — я растоптал свою гордость и спросил:
— А где ты так по-английски насобачился?
— В Дэнис. Четыре года проработал официантом. — В какой Дэнис?
— В каком. В ресторане Дэнис. В Милуоки, штат Висконсин. Он врал и не подпрыгивал.
— Так-так. В Милуоки значит? — В Милуоках.
Я с огромным сомнением поглядел на его туфли со сбитыми носами. Видимо из Милуоков он дошёл сюда пешком.
— А какого рожна ты вернулся сюда, прости уж за прямой вопрос?
— Скучно там. Милуоки хороши когда на пенсию выйдешь. А я ещё пожить хочу. На полную.
— Скучно значит. Хм. В США, ага. Скучно. Ну дела. И в Ню-Йорке скучно?
— Скучно. Там везде всё предсказуемо. И пахать надо везде, как папа Карло. Думаешь зря они так кино про зомби любят?
— Ну, окей, джек восьмёркин, а не расскажешь тогда, как же ты попал туда, в скукотищу эту обетованную? Если не секрет, конечно.
— Не секрет. Не секрет. В Панджшере попал в плен к разведчикам Ахмад Шаха. Работал потом у самого. Сначала в охране — у него половина охраны была шурави. Уважал Шах хороших солдат. Потом потихоньку набрался фарси с английским, стал помогать ихнему переводчику. Переводить то с русского в основном приходилось. Ну, а потом Союз посыпался. Победил нас Ахмад Шах получается. Вот так то. Была возможность двинуть в Штаты или возвращаться сюда. Я и двинул по бездорожью. Тоже думал там как в Диснейленде, как ты сейчас. Скучно там, бро. Ску-у-чно.
Клетчатый оказался сочинителем с редкостным воображением. Милуоки, Ахмад Шах, Диснейленд. Ну и наплёл. Станислав Лем.
Я докурил сигаретку, подавил бычок и ехидно улыбнувшись сказал:
— Ну-ну. Пошли уже, воин Ахмад Шаха — Брониславовна заждалась.
Честно скажу — до сих пор корю себя, что не выспросил всего у Илая тогда. Даже если он и врал — я мог бы урвать в свои загребущие ручонки преинтересную историю. Плутовской роман. Вот вечная моя беда — никого вокруг не вижу вокруг, кроме самого себя. Ну нельзя же так, честное слово! Наблюдательность — золотое свойство разведчика.
* * *
Фокус-группы и прямой огневой переводческий контакт должны были начаться с завтрашнего утра. Поэтому Елена Брониславовна вскоре всех распустила по домам, на прощание рекомендовав как следует отдохнуть и выспаться. Могла бы и не говорить — сами учёные. Упаси вас бох набухаться вечером, а утром пилить на синхрон. Вспомните и Баграм и пешаварский вальс.
Когда все вышли, я набрался наглости и подгрёб к госпоже Ким Елене Брониславовне.
— Елен Брониславовна, а вот как авансик бы урвать какой, ну очень надо! Ну хоть маленько,
а? По-возможности…
— Вообще-то я такого не практикую. Сначала Джонсон-и-Джонсон рассчитается с нашей фирмой, а потом мы вам всем будем начислять по договору. Таков порядок.
Мне очень хотелось порадовать Анну и я сделал такую мину, что у меня от голода умирает больная, прикованная к постели мать из пьесы Горького «На дне», и только вот этот аванс и спасёт гиганта синхронного перевода.
— Ну ладно. Ладно. Уговорили. Господин Малявин очень хорошо о вас отзывался. Да и я сама вижу — владеете. Не подведите завтра, хорошо? Вот тут (у неё была дорогущая кожаная сумка) — мммм- у вас сдачи с пятидесяти долларов нет?
Я радостно похлопал себя по пустым карманам — чёрт, забыл бумажник в других штанах.
— Ну, хорошо. Хорошо, берите все. Я с вас вычту просто потом пятьдесят, договорились?
— Безусловно. Спасибо вам огромное, дорогая Елена Брониславовна!
* * *
Двери ВВП снова открыла Раношка. Я терпеть немогу когда она открывает дверь. Когда Анна дома, она всегда точно чувствует мой приход и ждёт. Без всяких пейджеров. Раношка это плохой знак.
— Уехаль твой Анна.
— На съёмка уехал?
Спросил я с плохо скрываемым ужасом.
— Не. Ни на съёмка. Доктур поехал. Дарханский дохтур.
— Зачем к доктору? Она, что заболела? Ты в курсе вообще, Рано?
— Товба килдым, зачём заболела? Не надо заболела. Проста асмотр. Работа наш такой — надо ходить к дохтур. Дарханский дохтур. Пасматреть.
Это мелкая деталь Аниной гигиены меня уколола. И я снова почувствовал свою беспомощность. Такую девчонку и не могу вытянуть с вертепа. Грош мне цена. Ничтожный человечишко.
— А ты тоже ходишь к этому доктору? Он мужчина? Молодой? Пристаёт к вам?
— Хожу к доктур, да. Армян маладой. Культурный. Рука воласатый. Не перестаёт. Хороший доктур. Меня лечил. Не периживай такь, Шурикджян!
Неожиданно она чмокнула меня в щеку. Будто задел хвостом электрический скат.
— От чего он тебя лечил? От триппера? Ты болела триппером или ещё хуже?
— Насморк ваш лечил. Да. Сосо Палиашвили знаешь певец-гурузин?
Я вспомнил лицо грузинского шансонье и кивнул.
— Сосо Палиашвили прихадил Ташкент. Пель. Тут Дружба Народов пель. Потом поехаль на туй. Там тоже пель, кушаль, туда-суда каняк бухаль. Невеста-подружка на туй приставал, бухой. Ему тогда жених девушка снималь. Меня снималь. Да. Сосо Палиашвили бухой биль, пеписькя маленький-маленький у Сосо. Если толстый тёлка будет сувать — не достаёт. Гурузин. Когда кончал смешно делаль. Изображая Сосо Палиашвили заходящегося в экстазе Раношка вся сжалась как прыгун случайно сорвавшийся с мостика в бассейн. кричаль: «Вай-ме-вай-ме» меньга так смешно сталь — не мог терпеть сапсем. Прям лицо ему хахаталь, когда он «вай ме» кончаль. Он меня по лицо биль. На пол кидаль. Сам спаль. Да. Шунака.
Потом дарханский дохтур говорит- антибиотик пей, гяандон одевать не сталь — вот теперь антибиотик пей, амигасикай. Сосо гяндон не даваль одевать мине. Месяц патом работать на съёмка не ходиль, антибиотик тудым — сюдым пиль.
Это история об интимной стороне визита известного грузинского куплетиста в наш город всколыхнула меня.
Когда я начинал с осуждающей неприязнью слушать рассказ Раношки о дарханском докторе, я был как зритель в тёмном кинозале, далекий и любопытный наблюдатель. Но под конец истории мне стало горько и стыдно. Да кто же это я такой, чтобы осуждать таких вот девчонок? Чем я лучше этой грязной пьяной похотливой свиньи Сосо Палиашвили? Чем? Меня будто самого сейчас без гяандона выебли пьяные сытые животные.
