Сначала он довольно вяло слушал рассказ о моих подвигах и боевых заслугах, но когда дошло до конвертов, что я регулярно вносил в личный фонд тамошнего начальника оперчасти, сразу напрягся.
Это у лохмачей профессиональная фича, слушать внимательно, ловить деталь, хотя кажется будто они и вовсе ничего не слушают. Наверное, сможет Шурян слить папскую администрацию своим кураторам в МВД. Они потом нагрянут туда с проверкой и уедут сытые и довольные. А сам Шурян новую дырку для ордена просверлит.
Ну пусть записывает. Этого добра мне не жалко — я вообще байки травить люблю.
Сильно удивившись, что я тружусь в прядильном, а до сих пор не в СПП, Шурян пожал плечами (что взять с тебя, лоха) и обещал при случае взъебать моего отрядника за «ихний гребаный мустакилик».
Меня же он каждый раз при встрече убеждал написать заяву в СПП, а пока просто сажал за гадский стол в обед. По блату. Ты ветеран красной движухи, тебе положняк доп-питание.
Напиши заяву-то дурень, сам сегодня у Бахрома подмахну. СПП это же вольница, какого хера ты потерял в секторе?
Понятное дело, из сэпэпэшников в столовую ходило человека два — самых замшелых лохов или ленивых пассажиров, остальным было западло. Полицаи командировки питались не хуже большинства офицеров. Так что мы там вдвоем довольствовались пайкой на десятерых.
Вдвоем? Да, за этим самым столом-самобранкой я и познакомился с красоткой Рамилёй. Она никогда не появлялась на завтраке, засоня была еще та.
Я ждал Рамилю к обеду. В обед мы постоянно оказывались только вдвоем за длинным столом на десять присяжных. Из-за того, что я сидел теперь за столом с девчонкой приходилось держать осанку и сильно не чавкать.
Поддерживать «умный» разговор. Вот такая вам романтика.
Зато мясо на десятерых практически целиком теперь доставалось мне. Татарочка оказалась кришнаиткой и совсем не употребяла трупов убитых животных.
Она стояла в ночную смену у входа в наш первый сектор. К восьми вечера, когда Рамилька заступала, я уже ошивался у ворот, терпеливо ее ожидая. Это были пару часов личной жизни.
Баев и Сэнсэй относились к моим свиданием с легким удивлением. Они сидели всего по полгода и в первый раз.
А татарочка, похоже, задалась целью обратить меня в кришнаиты, и каждый раз приносила с собой то бхагават гиту то прочий разный шримад бхагаватам. Я трепетно внимал, присев на корточки. Нас разделяла только решетка ворот сектора.
Но я не видел ни этой решетки, ни целого мира вокруг. Я смотрел на татарочку и слушал кружевные индуские эпосы, начитанные ее чистым нежным голосом молодого Володи Преснякова.
Позже, уже ночью, когда я метался вокруг громкого как немецкая гаубица, прядильного станка, то теперь все время скандировал ему прямо в рожу: харе кришна, харе кришна, кришна кришна — харе харе, по тысячу раз за смену.
Перед моим внутренним взором сиял светлый лик Кришны. У него были синие глаза татарочки Рамили.
* * *
Одним словом, был ли это сам Кришна, допёк ли ежедневной пропагандой Шурян, или ненавязчивый кашель от которого теперь трудно было заснуть, но дней через пятнадцать, когда я узнал, что Рамиля написала заяву с просьбой зачислить меня в роту гвардейцев кардинала, я даже робко обрадовался. Сказал, что и сам уже готов написать, но если по правде — у Рамильки был бисерный девчоночий почерк.
Шурян настрого запретил передавать заяву через моего отрядника, хотя корявый баходыров вензель вроде тоже требовался.
Так что Баходыр-ака был удивлен даже больше чем Баев с Сэнсэем, когда за мной, перед самым отбоем, в барак явились двое гадов — конвоировать меня из сектора в большую, как целый мир административную зону. От гадов пахло одеколоном.
Теперь, увы, мне уже никогда не поклясться старинной зыковской клятвой: «Гадом буду!».
Просто я уже есмь гад. Действие свершилось к моменту речи. Так и в землю положат сыру, по исполнении полноты срока. Рожденный гадом, понимаешь, уже не станет японским журавликом или японским богом. Ну и ничего — я еще пошуршу. Надеюсь.
Скатал матрас, как улиткин домик — и в путь.
Наш многоуважаемый смотрящий за бараком, даже бросил кушать плов, выскочил следом на улицу и театрально плюнул мне вслед.
Факт, что из его отряда вышел новый гадила, очевидно подпортил ему блатные показатели.
* * *
Закинув мой матрас и скромные пожитки в первый барак, более известный в Зангиоте, как «гадюшник», сэпэпэшники резво погнали меня в штаб, на доклад к Сагиту.
Первый барак, изнутри, кстати был великолепен — шконари, конечно двухярусные, не без этого, но расстояние между ними было просто гигантским, почти как у положенца всея командировки.
Я попал в проход к татарочке Рамиле — простите уж за пошлый каламбур. Самой не было дома — уже охраняла первый сектор.
Приветствовал меня гад по кличке Сокол:
— О! Была у нас одна одна проблядушка — Рамиля, а вона ей и подружка приканала! Любишь сосать, милашка?
В штабе секции уже восседал Грек — старший гад ночной смены. Они с Сагитом расположились у журнального столика, покрытого причудливой зэковской резьбой и пили настоящий кофе.
О! — сказал Сагит: Еще одного перца поймали! Что-то ты, братка, щупловат, не? Куда же я такого наперстка поставлю? В ШИЗО что ли на этапников свежих? Плакаты писать умеешь? Тоже нет?
— Только не в ночную! — сурово буркнул Грек. — Не надо ему пока в ночную. Я покатил, Сагит.
— Давай, Грек, я с Валерчиком сам разберусь — и на новой разнарядке выговор влуплю — ты только не подрывай его, хорошо? Давай этот месяц без ЧП все утрясём, Бахром комиссию какую то предсказывал, маза?
Грек молча кивнул и уходя из кабинета позвал моих конвойных:
— А вы что уши тут пригрели, гадилы, давай живо на постА и чтоб бдели! Ответсвенный кто-то с заводских, они вечно рыскают за полночь, черти некормленные.
Сагит выдавил из турки остатки кофе — чуть меньше полчашки и протянул мне. — Пей! Сахару дать?
Взмокнув от волнения и кофе с сахаром, я пропихнул Сагиту свой извечный залежалый товар — типа любого моментом обучаем английскому, и вроде даже слегка его к себе расположил.
Сагит раздвинул занавесочки синей хозяйской мануфты, скрывающие плакат на стене — там оказалась карта Зангиоты с прилегающим поселком. Ментовская карта, настоящая. Как у маршала Жукова. За такую «склонный к побегу» влепят, не разбираясь.
— Ну, на какую страну похожа? Внимательно смотри!
— Пфф… Тяжело так сразу…Норвегия? Нет?
— От же сразу видно диплом. Конечно Норвегия! А то,****ь, Мадагаскар, Мадагаскар! Какой в жопу Мадагаскар, ну? Теперь с Грека блок сигарет. Вот так. Смотри. Двадцать один пост, двадцать три вахтера, теперь с тобой — двадцать четыре.
