Кажется, мне удалось пнуть под ребра одного. Потом я наклонился и зарылся в гущу толпы, чтобы двинуть второму. Потеряв надежду пробиться к цели, я со всей дури двиганул в месиво кулаком, да вот только неудачно. Попал кому-то в кость или затылок, что-то в кулаке чувствительно треснуло, и он моментально, на глазах, вдруг раздулся как резиновая подушка.
Между тем, избиваемые уже бросили молиться и просто истерически, очень громко, как сильно напуганные люди кричали:
Аллаху Акбар, Аллаху Акбар, Аллаху Акба-а-ар!;
И было в этом крике что-то понятное на любом языке -
Помогите, люди! Помогите! Спасите! Убивают!
Наверное, они надеялись привлечь внимание вольных граждан за забором, но какие там «вольные» — забор и колючка тюрьмы уже давно проходят по всему периметру границ великой джамахирии. Юртбаши одним махом ликвидировал преступность, посадив на пайку все страну.
Бахром снова щелкнул пальцами и этот шумно дышащий, потный, обмолачивающий кости комбайн постепенно заглох.
Досталось им здорово — кровоподтеки, заплывшие глаза, следы ботинок на одежде. Трое из четверых сразу же стали петь гимн, а четвертый, зачинщик, все никак не мог подняться с земли. Казалось, он сильно пьян, земля так и вырывалась у него из-под ног.
Татарочке Рамиле и молчаливому хохлу-мордовороту по имени Андрюха с четвертого сектора, приказали его поднять. Я подошел к врагу государства с листком текста гимна и слегка пожал ему руку, когда пытался этот гадский текст ему втюхать. Типа — давай уже, будет геройствовать-то — спой им песню и все спокойно разойдемся по делам.
Он глянул мне в глаза и, молча смяв гимн, швырнул его под ноги.
Тут что-то горячее плеснуло мне на плечо, это Бахром швырнул в упрямца фарфоровый чайник с недопитым чаем. Сам начальник режима выскочил из-за стола и, оттолкнув меня в сторону, несколько раз крепко двинул террористу под дых.
Человек сразу провис в руках Андрюхи, а татарочка его просто выронила, по-девчоночьи отскочив назад и схватившись руками за голову.
Один из контролеров плеснул на распростертого пожелтевшего вовчика водой.
Сагит дал команду всей дневной смене расходится на посты, а остальным по своим делам.
Мы вышли из ШИЗО и тут я заметил, что Рамилька плачет.
Я схватил ее за рукав, хотел сказать что-то ободряющее, но она вырвала руку и побежала вперед. В ту сторону, где висели два огромных портрета, написанные кустарной кистью лагерного портретиста. Гигантский портрет Амура Тимура на его знаменитом коне без яиц, и нашего юртбаши, подарившего народу гимн независимости со словом «серкуеш» — мой солнечный, свободный край…
2. 5
Эти полтора года жизни походили на самолет сорвавшийся в штопор, где пилот не осознал еще до конца — машина потеряла управление, осталось просто откинутся в кресле и ждать конца. Конца, который с чудовищным ревущим ускорением вот-вот ударит в лицо и расплющит.
И будь я героем положительным то, наверное, мучился бы тогда, не спал бы ночами, в холодном поту вспоминая как толпа крепких, сытых людей забивает ногами горстку невинных. Каялся бы, что очутился вовсе не среди невинных, а в пинающей озверевшей толпе.
Однако же, увы, должен вам признаться, мне тогда было совсем не до жертв режима юртбаши.
Я неожиданно стал сильвестром столовой — и этот факт волновал меня значительно больше. Должен вам с прискорбием сообщить, что я неисправимый карьерист и даже такая презренная и унизительная, или наоборот почетно успешная должность, как ночной вахтер столовой в мужской колонии строгого режима — настроила меня на прагматический, эдакий агрессивно деловой лад. Инструкция руководителя СПП Сагита была короткой:
— В жопу все движения. В жопу запалы. Слови тушенку. Погасни. Не отсвечивай. Всем нужна тишь да гладь.
Каждый день в восемь вечера из спортзала будем заходить мы с Греком. Обеспечишь горячий ужин. Вот и все твои обязанности на новом посту. Ты, по-ходу, готовить-то умеешь? У нас вахтер столовой — тоже, типа — кок на подводной лодке.
Ну… готовить… (я вдруг забуксовал взвешивая шансы потери сытого поста в столовой против возможности получить пинков от Сагита с Греком, вызванных фатальным несварением желудка) Ну…
Меня выручил сам Сагит:
— Ясно. Понятно. Мясо хоть поджарить сможешь? Берешь, блять, котел, калишь масло и туда мясо с луком бзиньк? Диплом тут не нужен
— Мясо пожарить смогу.
— Ну вот и ладненько. Завтра в восемь и попробуем дружно твоей стряпни
— А где его, мясо то это взять?
— К шефу, к Рустаму подойдешь, скажешь — «Сагиту», он все и выдаст, как положено.
Когда руководитель ушел, я стал осматривать свои новые владения бормоча под нос
— как один мужик двух генералов прокормил, как один мужик двух генералов прокормил!
Это походило на громкую речевку морских пехотинцев США. Речевку морпеха классно горланить, когда немного страшно — будь с морской пехотой, езди в экзотические места, знакомься с новыми людьми, УБЕЙ ИХ!
Интернетов тогда в джамахирии толком не было, да и тот отфильтрованный конторой отстой, что есть сейчас — никак иначе, как сетью и язык не повернется назвать. Так что новости типа Би-Би-Си и Голоса Америки слушали мы тогда по старинке на коротких шипящих волнах бесплатного радио.
Из бодрых военных сводок Пентагона я уже знал — всего-то в нескольких сотнях километров, объединившись с афганским Северным альянсом славная американская армия долбит ненавистный Талибан. Иногда я подолгу с надеждой смотрел в небо с надеждой, что вдруг прилетит добрый старый Б-52, сбившийся с курса, и случайно сбросит на нашу зону пухлого Литл Боя — мгновенно обратив в пар все это аккуратно побеленное к очередной годовщине безобразие.
Но Б-52 все не прилетал и, хотя сроку оставалось совсем уже с гулькин хрен — время отчего-то просто остановилось.
* * *
Комнатенка вахты, оставленная мне Валерчиком была даже уютна. Бывший сильвестр столовой был явно одним их тех, кого маруси с блаженным придыхом называют «рукастый мужик».
Стены каптерочки были аккуратно покрашены, оконце покрывали аккуратные занавесочки, сложенная из кирпичей электроплитка своими размерами скорее тянула на камин, на стене аккуратно висели чистые сковородки и разные разделочные досточки, а чуть ниже — прямо под ними стоял хороший вольный казан для плова и самая настоящая мантышница.
«О, — мантышница!» — сразу же мелькнуло в моем вечно ориентированном на мелкую пакость мозгу — «можно будет гнать самогон!»
Дерзкую мысль о производстве спиртного, впрочем, я немедленно отогнал, а вот сводящий скулы лубок, изображающий пальмы и белую яхту, немедленно сорвал со стены каптерки и вышвырнул.
Среди многообразия инструментария Валерчика, увы, не нашлось ни одного ножа. «Наверное отмели, когда приходили арестовывать за организацию кражи плова освященного великим юртбаши» — заключил я.
