А Малявин? Малявин просто был последним героем, растаскивающий убиенных горем от заблёванных унитазов до ближайшей кровати. С немецкой аккуратностью он укладывал штабелями тех, кто полчаса назад смеялся над ним, обвиняя в неумении по-русски пить.
Малявин мудр, а разве настоящий бунт может быть мудрым?
* * *
Вся экономика Ташкента в те дни сводилась к трём основным почётным профессиям — таксист, проститутка и автобусный контролёр. Этот локомотив триединства и созидал тогдашний валовый нацпродукт нашего города.
На каждом движущимся, хоть сколько-либо относящимся к общественному транспорту средству появилось по контролёру. А то и по два. Пассажиров обкладывали как серых волков — двигаясь со одновременно со всех дверей. В ташкентском автобусе тех времён гораздо легче было срезать у кого-нибудь пустой кошелёк, чем попытаться проскочить зайцем.
Проезд без билета сложнейшая многоходовая операция и сейчас мне её не вытянуть. Я не в боевой форме. Поэтому с тоской отдаю дуболомам последнюю сотню.
Как стану передвигаться завтра, один бог ведает. Наверное, снова воровать пойду. Что-то, а магазин подломить я ещё смогу!
* * *
Пройдя большую часть финишной прямой от остановки до дома Малявина, я отчётливо понял что не смогу дойти до туда сухим. А был я тогда в районе метро Хамида Алимджана — там эти цепные койоты во все подъезды уже замков понавертели. В лагере ссать сверх меры совсем не казалось отклонением от нормы. За ночь я вставал несколько раз и был в этом не одинок, в дальняке либо кто-то уже отливал, либо шоркал обратно — спать. Зэки любят помочиться вволю. Узбеки-каторжане связывали это явление обильного ссанья с пищей. Великий Авиценна завещал узбекам, будто если ешь только варённую пищу — больше ссышь, чем когда ешь только жаренную. Мол, откинемся, посоны, покушаем вольной жрачки все и пройдет. Пока вот не проходило. Авиценна явно никогда не сидел в узбекской тюрьме.
Я терпел до последнего, и когда становилось совсем уже невмоготу — тихонечко, чтобы не потревожить чуткий сон Ди — сползал с кровати в туалет. Ди всегда просыпалась, демонстративно ворочалась и шумно вздыхала. В эти унизительные моменты, я чувствовал себя ненужным старым мерином. Пахать на нем уже нельзя, телегу тоже не тянет — а бойня пока закрыта, на праздники. Вот и стоит, ожидаючи, сердешнай. Ссыт.
Я думаю, виной был тот мой первый год в Таштюрьме, пока я ждал суда. У нас было десять шконарей на сорок пять человек, а бетон штука вредная. Легкие с почками ест за милую душу. Мы сидели или лежали на нем месяцами. И чего спрашивается было год меня держать на цементном полу до своего паскудного суда? Делюга простая, доказательств выше крыши — суды продажные как ни в одной стране мира — для кого эти спектакли? А выборы с одним кандидатом?
Вспомнив о выборах, я нос к носу столкнулся с великим Юртбаши. Как и в Зангиоте, в Ташкенте в избытке присутствовало неразлучимое трио — Юртбаши, Амура Тимура и его трансгендерной кобылы. Количество портретов и их размеры ошеломляли.
Сейчас вот перед мной возникло монументальное металлическое сооружение своими инженерными масштабами скорее напоминающую подстанцию высоковольтного напряжения, чем просто подставку для ритуального интерфейса Юртбаши.
Отец всех свободных узбеков вышел широкоплечим, как Поддубный. Его украшенная благообразной сединой голова упиралась в хрустальный небосвод. Вокруг головы довольно заметно сиял лёгкий, относительно скромный нимб. Нимб конечно же был призван напомнить нам святости и внеземном происхождении Юртбаши, но видимо, чтобы избежать обвинения в пропаганде культа личности, фотохудожник несколько ослабил свечение. От этой полумеры казалось, что нездоровую подсветку Юртбаши заработал в ходе ликвидации последствий взрыва на четвёртом энергоблоке Чернобыльской АЭС.
У ног Юртбаши суетились счастливые дети нового узбекского завтра.
Когда я вошёл Юртбаши в тыл, и начал с грохотом Ниагары отливать, в моем мозгу пронеслись минимум три статьи уголовного кодекса, которые я нарушал этим простым и вполне естественным актом. Одна из статей, а именно «оскорбление чести и достоинства Юртбаши», не имеет срока давности. К счастью, по царящему сзади Юртбаши тяжёлому запаху несвежей человеческой мочи, я быстро заключил, что правонарушение здесь носило характер эпидемии.
* * *
Когда меня посадили, компьютеры были экзотикой из журнала «Наука и жизнь», а когда я, наконец вышел, у каждой дворовой собаки была своя мобила, и на каждом углу были загадочно-манящие интернет кафе. Я очень боялся выглядеть полным лохом и долго не решался вступить на порог этих инопланетных капищ. А у всесильного Малявина был свой собственный домашний компьютер.
Один из первых селеронов, всего с восьмью гигами на громко тарахтящем хард драйве и по черепашьи медленным узбекским дайл апом. Компьютер тогда показался мне символом мистического могущества Малявина. От этих информационных откровений я отстал на долгие годы. Малявин в захлёб рассказывал как Билл Гейтс победил Нетскейп в битве браузеров, и как Виндоуз вкупе с поисковыми системами рулит теперь всем миром.
Из его восторженной речи я не понимал почти ни слова.
Магистр ловко нажимал кнопки на компьютере показывая мне разные диковины. Из селерона то лилась музыка, то мы оказывались на официальном сайте Битлз, то всего за пару секунд искусственный интеллект переводил на русский целую страницу текста. Меня обуял мистический ужас. Такого уровня постижения тайн Вселенной мне не достичь никогда.
Мой продвинутый друг ловко открыл мне почтовый ящик на Рамблере и минут сорок терпеливо объяснял как им следует пользоваться. Теперь можно писать письма. Только вот пока не знаю кому. Поэтому первое письмо я отправил самому себе.
— Вот так-то. Имыйл у тебя уже есть. Первый шаг сделан! Сейчас я протестирую твой английский, освежим малость если скрипит, и быстренько сварганим тебе блестящее резюме.
Создадим самого востребованного сейчас на рынке офисного специалиста. Пролетария, так сказать, офисной рутины. Компьютер вот только освоишь маленько, и цены тебе не будет. Ручаюсь. Так что, ты почаще приходи — упражняйся. Я с десяти утра на ногах.
— Да-да. Добавь в резюме мой огромный опыт отсидки на усиленном режиме. Не забудь также упомянуть строгий режим. Спецподвал ТТ. Этот опыт должен пригодится в офисной рутине. Склонен к вымогательству, побегу и крысятничеству в особо крупных размерах! Возможно, скрытый пидераст.
— Ну зачем же так? Просто добавим шесть — или сколько там?
— Шесть с половиной..
— Ого! Шесть с половиной лет успешно проработал в турецкой строительной фирме в городе Москва. Ты ведь и правда там работал до ареста?
— Не до ареста — до великого новогиреевского винт марафона.
— Твоя проблема — вечно слишком выпячиваешь грязные подробности. Кому сейчас интересна твоя срань? Ну, хорошо. Хорошо.
— А вот спросят они вернулся-то на кой? Из самой Москвы? Идиот я что-ли? Сюда из Москвы возвращаться стоит только по приговору или грузом двести.
