Теперь он мог философски размышлять о том, как много сил и времени человек отдает удовлетворению амбиций, кормлению червя тщеславия. Школа с медалью, красный диплом университета, женитьба на богатой наследнице, первые большие деньги — его собственная биография была составлена из золотых кирпичей честолюбия. Но подлинный смысл жизни проявлялся всегда помимо вычерченных схем. Ночной парк, мокрые после дождя качели — он забыл лицо и даже имя того парня, но помнил горячую вспышку в груди. Смыслом были наполнены минуты, когда после первого в жизни бандитского «наезда» он вернулся домой и сел на пол в детской помогать двухлетнему Максиму строить дворец из кубиков. И когда смотрел на утренний город с балкона только что расселенной коммуналки на Мытнинской набережной, где еще предстояло сделать ремонт.
Близость Игоря, живой источник силы, тоже была оправданием жизни с их первой встречи и до нынешнего дня. С ним Георгий чувствовал себя тем, кем был на самом деле. Не президентом и консультантом чего бы то ни было, не партнером и конкурентом, не представителем финансовой элиты или песчинкой в человеческом муравейнике. Не все еще завидным женихом или стареющим геем. Но частью главной движущей силы мироздания, любимым и любящим.
Ему казалось, что в беспамятстве он ощущал присутствие Игоря рядом. Только начав вставать с постели, он узнал, что Марьяна не пускала парня в отделение, и тот просиживал часами в больничном вестибюле или в соседнем кафе. Марков говорил, все эти дни тот бродил как ушибленный, не ел и не пил, умудрился где-то потерять паспорт и бумажник.
Игорь зашел в палату, засунув два апельсина под футболку. Похудевший, с синевой под глазами, он ничего не рассказывал про себя, только отшучивался. Его юмор, и раньше странноватый, обретал макабрический задор.
— Может, пока ты лежишь, я себе грудь сделаю? Здесь, говорят, первоклассные специалисты.
— Я не в первый раз это слышу, — заметил Георгий.
— Да, у меня навязчивая идея.
— Ты же знаешь, меня больше интригуют другие полушария.
— Мой мозг?
Он сел на кровать в ногах Георгия, стал чистить апельсин. С короткой стрижкой — говорил, что из-за жары, — он снова сделался похож на подростка, вчера окончившего школу. Шея высоко поднималась над воротом полинявшей футболки, нежной тенью обозначилась впадина ключиц. В нем появилось что-то новое, что настораживало Георгия и возбуждало любопытство. Размышляя о том, что другой всегда непроницаем и понять его рассудком невозможно, как ни бейся об эту стену, Георгий брал из его рук дольки апельсина и отправлял в рот. Сок брызгал в небо.
— Я взял билет с открытой датой, — сказал он.
Эрнест оформил ему в консульстве свидетельство на въезд, но парню нужно было лететь в Петербург, чтобы восстановить документы, проставить шенгенскую визу.
— Когда вернешься?
— В четверг или в пятницу. Постараюсь все успеть за четыре дня.
Горный воздух, козье молоко, термальные источники — врачи предлагали Георгию Максимовичу несколько программ реабилитации, но Игорь входил необходимым условием в любой пакет. Хотелось отправиться к морю или к озеру, на не слишком жаркое побережье. Лежать под соснами на пляже, решать шахматные задачи. По утрам возле бассейна глазеть, как Игорь голышом выходит из воды. Подумав об этом, Георгий ощутил, как недавно проснувшийся член наливается возбуждением.
Игорь поднялся, выбросил в ведро кожуру, вымыл руки под краном:
— Хочешь, сделаю тебе массаж ступней?
Сиделка вышла, но могла возвратиться в любую минуту.
— Хочу, — сказал Георгий. — Только начни сразу повыше. И закрой дверь.
Тот сморгнул, усмехнулся. Повернул защелку.
Все, что он делал, было чертовски приятно. Георгий закрыл глаза, отдаваясь умелым и сильным прикосновениям. Вспомнил крик Марьяны: «Развратная дрянь!» До лица добрался горячий солнечный луч. Вдалеке шумел портовый город, всхлипывали чайки. Боль ушла, жизнь снова наполнялась смыслом и радостью.
Георгий видел рентгеновский снимок своего черепа и грудной клетки. Ребра, позвоночник, кости рук и плечевого пояса казались сложной и прочной конструкцией, которая может выдержать серьезную нагрузку. Крепкие корни зубов глубоко сидели в челюстях. Легкие дышали, член вставал. Он знал, что еще поборется за свою жизнь, за свои деньги и за близких, которых он приручил и за которых был в ответе.
Другой человек непроницаем, но сила глубокого чувства иногда разрывает оболочку души, соединяя две жизни в общий поток. Любовь и есть космическое сознание, по крайней мере, первый шаг к нему.
«Ласковая вечность», — он слышал голос в своей голове. Возможно, это было обещанием, а может быть, свидетельством уже свершившегося. Небесный циркуль вновь чертил орбиту предназначенной ему судьбы, отодвигая срок последнего сражения.
Луна в скорпионе
Быть ребенком — значит учиться жить, быть взрослым — учиться умирать.
Стивен Кинг
В Стамбуле цвели поля тюльпанов, в Петербурге только сошел снег. В аэропорту Игоря встретил Эрнест, сразу отвез в центральный паспортный стол, проводил по кабинетам. Срочное оформление всех документов занимало три или четыре дня, к этому сроку должны были перевыпустить и кредитные карты.
На две ночи Игорь остался в гостях у Карпцова. Рассудительная и доброжелательная, как и сам адвокат, жена Эрнеста кормила их ужином. Двое умненьких, загорелых мальчишек занимались с матерью английским, обсуждали школьные дела. Девочка в джинсовом комбинезоне вслух читала книжку про морских чудовищ. По утрам красивые и веселые, как из рекламного ролика, дети ели кукурузные хлопья с молоком, на ночь мама и папа целовали их в кроватках. Это была чужая, слишком уж благополучная жизнь. С Игорем были вежливы и добры, но он чувствовал себя скованно в этой квартире, напоминавшей учебный класс с магнитными досками и картами на стенах.
На третий день он попросил у Эрнеста ключи от своей квартиры, предупредил, что переночует у себя. Нужно было оплатить счета, списать показания счетчиков. Коробка с ключами от его новостройки, дачи Георгия и квартиры на Мытнинской хранилась в офисе адвоката. В банк и визовый центр забирать паспорт Игорь поехал сам.
Сейчас уже было трудно понять, откуда в нем взялась сила пережить эти семь дней, пока Измайлов лежал, опутанный проводами капельниц. Почему сердце не разорвалось сразу, когда он увидел на стоянке куски асфальта, труп водителя и кровь, стекающую с порогов машины. Смерть Георгия обрушила бы весь его мир не в переносном, а в самом прямом смысле, потому что она бы означала несправедливость и бессмысленность всего устройства жизни. Смириться с этим Игорь не мог. Каждый день он вставал, завтракал и обедал, разговаривал с официантами в кафе, смотрел телевизор, одновременно удерживая Георгия над черной дырой небытия. Когда приехал Максим, Измайлов уже уходил от них по каменистой дороге, усаженной кипарисами и пиниями. Георгий шел не оборачиваясь, в звенящей тишине, под неподвижным небом. Игорь не знал, как у него получилось докричаться, задержать его, заставить повернуть назад. Но это произошло, и теперь тот поправлялся даже быстрее, чем ожидали врачи.
