«Наваждение какое-то, – подумал Максим, – кто те невидимые мужчина и женщина?» В том, что парочка игроков существует на самом деле, никаких сомнений не оставалось: иначе откуда эдакая невероятная яркость впечатлений и откуда взялась башня со скелетом? Никогда в прошлом ничего подобного видеть бравому гвардейскому полковнику не приходилось. Из каких таких мест сей мрачный образ? Тут же от голоса-ручейка пришёл ответ:
- Из будущего, конечно!
Максим помотал головой и окончательно проснулся. Сильно мучила изжога. Это оттого, что в последнее время из-за сытого лагерного безделья образовалась привычка сразу после обеда соснуть часок-другой. Теперь вот приходилось маяться с нарушенным пищеварением!
- Илья! – позвал он громко. Услыхав, что внизу завозились, спросил с надеждой:
- А что, нет ли простокваши?
- Никак нет, – ответила изба заспанно, – не прикажете ли шампанского или ананасов, что после вчерашнего охвицерского собрания остались?
- Нет, ананасы мне сейчас – хуже отравы! – скривился Максим.
- Так, может, я на базар сбегаю за простоквашей? Живо обернусь!
- Уж лучше сам пройдусь - оно для здоровья пользительней, – полковник, кряхтя, обул начищенные заботливым денщиком сапоги и принялся застёгивать мундир. Ильюшка тут же появился, неся офицерский шарф
[15], шпагу и парадную шляпу-двууголку:
- Когда прикажете накрывать ужин, вашвысбродь?
- Пожалуй, не стоит. Я в трактире допоздна задержусь. Только с самоваром изволь уж расстараться, – отворил дверь и вышел на свет божий.
Русский лагерь видом напоминал муравейник: военные, штатские, духовенство, маркитанты
[16], мастеровой люд, крестьяне, – кого здесь только не было! Посередине раскинулся богатый рынок: товары со всех южных и центральных губерний – выбирай, чего душа пожелает! Поговаривали, немалая часть того добра, что выложено на прилавки, добыта мародёрством и разбоем. По крайней мере, жалобы на солдатские бесчинства поступали от местных жителей постоянно. Но, по военному времени, кто ж его разберёт – взято ли в бою у неприятеля или отнято силой у соотечественника?
Гвардейская пехотная дивизия, в которую входил и Финляндский полк, с того дня, как оставили Москву и стали отступать дальше, всё время состояла при ставке Главнокомандующего. Поэтому в каких-либо стычках с неприятелем не участвовала и для фуражирских задач не привлекалась. Гвардейцы по округе не шастали и были лишены возможности озорничать. Сидели мирно, наслаждаясь перерывом в боях.
Надолго ли передышка? Этот вопрос мучил всех. Часто бывая по делам службы в Главной квартире, что с недавних пор переехала в соседнюю деревню Леташевку, Максим видел, что высшее руководство никак не может прийти к единому мнению относительно планов на дальнейшую кампанию. Генералитет распался на две противоборствующие партии. Одна, во главе с Беннигсеном
[17], Милорадовичем
[18] и примкнувшим к ним Ермоловым
[19], решительно негодовала по поводу прежних решений Кутузова – сдачи неприятелю огромных территорий, оставления Первопрестольной и бегства аж сюда, к Тарутину. Сейчас эта партия требовала прекратить бездействие и немедленно атаковать присутствующий поблизости авангард неприятельской армии, возглавляемый неаполитанским королём Мюратом
[20].
Партия вторая – кутузовская – держалась другого мнения: французский зверь очень силён. Нужно, прежде чем нападать, создать ему такие условия, чтобы он отощал да запаршивел. Пусть все эти саксонцы, итальянцы, испанцы и прочие народы, последовавшие за Наполеоном только потому, что на его стороне – сила, увидят обратное. Пусть познают голод и лишения, пусть падёж возьмёт их лошадей, пусть солдат гложет постоянный страх, когда за каждым деревом чудится казак с пикой, а за каждым кустом – партизан с вилами.
Собственно говоря, разногласия подобного рода в ставке бывали и раньше, но в последнее время они обострились до крайней степени. Дошло до того, что Барклай де Толли, испробовав все возможные способы побудить Кутузова к решительности, в сердцах взял да и покинул армию, сославшись на болезнь. Хотя в этом отъезде немалую роль сыграли угрызения совести за поданный в Филях совет – оставить Москву, а также испорченные отношения с Великим князем Константином.
У Крыжановского тоже существовал собственный взгляд на военную ситуацию. О, как порой хотелось, чтобы кто-нибудь в главном штабе спросил его мнения на сей счёт!
Раньше Максим, не задумываясь, поддержал бы немедленную драку. В самом деле, куда это годится – бегать от неприятеля!? Уж добегались до того, что половина России-матушки под французом. Но, после памятной прогулки по Бородинскому полю, когда бродил и заглядывал в глаза тем, кто теперь сам, являясь во снах, норовит заглянуть в глаза ему, полковник поостыл и стал мудрее.
Ведь что получается: Бонапартэ, когда вторгся со своей Великой армией в Отечество, с большим усердием и кровожадностью стремился к генеральному сражению, а нынче вдруг утих. Недавно прислал к Кутузову парламентёра
[21] с предложениями мира. С чего бы? А с того, что, как утверждают пленные французы, мало в означенной Великой армии осталось охотников драться. Солдаты мечтают об одном: живыми вернуться домой. Уже сейчас весь их рацион – лишь пареная рожь да конская падаль. А впереди грядёт ещё зима с морозами!
То ли дело – русская армия! Изобилие имеет такое, что некоторые от ананасов нос воротят. Лошади – и те забыли иной корм, кроме овса. Каждый день к Тарутину со всех концов подходят подкрепления. Моральный дух высок как никогда. Бойцы, стоит лишь заговорить с ними, задают один и тот же вопрос: «Когда, наконец, будем бить супостата?»
При таких делах любому понятно, что неприятельское вторжение себя исчерпало. У засевшего в Москве Императора французов почти не осталось вариантов. Заключить сейчас мир для него – наилучший исход. Только кто же ему доставит такую радость?
В юности Максим читал, что предки славян – скифы, придумали хитрый способ ведения войны. В прямое столкновение с неприятелем они не вступали, а бросали или сжигали свои поселения, нарочно растягивая неприятельские коммуникации. И потом, когда враг слабел от похода да недостаточного снабжения, наскакивали конницей, по кусочкам уничтожая его армию. Амбиции многих завоевателей легли костьми в скифских степях. Видимо, светлейший князь Михаил Илларионович Кутузов, мудрейший старец, взял на вооружение именно такую тактику. Посылаемые им казачьи рейды – ну, чем не скифы!? Так что, никакого мира сейчас быть не может! Осталось лишь подождать, когда Бонапартэ решит показать нос из Первопрестольной и сделает какой-нибудь шаг - свой первый шаг к погибели.
