Берия нажал кнопку электрического звонка и приказал явившемуся адъютанту впустить некоего Никольского.
В кабинет строевым шагом вошёл некто в форме НКВД. Дойдя до середины помещения, этот некто щёлкнул каблуками и отчеканил:
– Товарищ генеральный комиссар государственной безопасности! Младший лейтенант Никольский по вашему приказанию прибыл!
Герман внимательно рассмотрел вошедшего. Молодой, лет двадцати трёх-двадцати четырёх отроду. Левый глаз дёргается – тик или контузия.
– Товарищ Никольский, представляю вам капитана госбезопасности
[51] Крыжановского. – светски сказал Берия. – С этой минуты вы поступаете в полное распоряжение капитана.
Герман удивлённо моргнул. Поразило не то, что он ни сном, ни духом не ведал о повышении, до сей поры числя себя старшим лейтенантом, а совершенно другое: взгляд его нового подчинённого, Никольского, до одури напоминал тот, который был некогда у несчастного Марка Линакера – крайне въедливый и подозрительный. Казалось, будто в буддийском колесе Сансары душа погибшего мальчугана нашла себе новое тело.
Младший лейтенант звонко выкрикнул «есть», а нарком пояснил:
– Пленного из «Аненербе» в Москву доставил именно товарищ Никольский. Думаю, если бы ему поручили и дальше присматривать за фашистом, тот остался бы в живых. Соответственно, товарищ Никольский и вас доставит в лучшем виде к месту предстоящего задания. Офицер полностью проинструктирован и рвётся в бой – пока вас разыскивали в лесах Бутана, он зря времени не терял и кое-что успел предпринять. Так что смело доверьтесь… И, надеюсь, вы подружитесь. Ну, вот и всё, что я хотел сказать, товарищи. Какие есть вопросы?
– Только один, – подал голос Крыжановский. – Как быть с хазарами? Я мало знаю эту культуру, и никогда не бывал в районе излучины Дона. А мой новый подчинённый, пусть даже и побывал на месте, но, подозреваю, об археологии в целом, и о хазарских древностях в частности, имеет весьма смутное представление…
– Ваш новый подчинённый действительно не смыслит в археологии, – перебил Берия. – Зато кое-что понимает в сыске. И, как уже сказано, зря времени не теряет. В общем, он нашёл вам прекрасного специалиста. Фамилию Артюхов слышать доводилось?
– Миша Артюхов? – уточнил Герман.
– Именно! Михаил Капитонович Артюхов, доктор исторических наук, – с явной иронией подтвердил нарком.
Конечно, Герман знал, о ком шла речь. Они учились в одном университете, только на разных потоках. Артюхов был старше на несколько лет – прежде, чем сделаться студентом, он уже успел повоевать на империалистической и гражданской войнах, поработать учителем, и даже стать директором сельской школы. Но больше всего этот бывалый студент прославился тем, что в юности ему однажды довелось встречаться с самим вождём мирового пролетариата товарищем Лениным. Герман одно время был дружен с Артюховым. Позже судьба развела их – последний раз известия об однокашнике доходили в 1935 году, когда у того вышла статья на тему погребений со скорченными и окрашенными костяками. Поди ж ты – Миша теперь доктор наук…
– Да, мы были знакомы в студенческие годы, но с тех пор не виделись, – признался Герман. – Где он сейчас?
– Где-где, в НКВД! – пошутил Берия, но тут же серьёзно добавил. – Московское отделение Института истории материальной культуры
[52]. Там он сидит, как квочка на яйцах…
…Внизу у Никольского оказался «газик» с откидным верхом. Пока ехали в институт к Артюхову, разговорились. Выяснилось, что имя и отчество младшего лейтенанта являют собой совершенно причудливое сочетание: Динэр
[53] Кузьмич.
– Я родился в мае семнадцатого, сразу после свержения самодержавия и возвращения из эмиграции товарища Ленина, потому так и назвали, – самодовольно пояснил Никольский, накручивая баранку. – Родители у меня – пламенные революционеры.
– Хорошо, – кивнул Герман. – Своим происхождением похвастать не могу, а потому позвольте перейти к более существенному вопросу. У вас, как я понял, уже весь наш дальнейший маршрут расписан? Введите в курс дела.
– Так точно, расписан, докладываю… Сейчас нужно постараться таким образом составить разговор с профессором Артюховым, чтобы выудить у него точную информацию о местонахождении мифического Саркела, а также о пресловутых «когтях». Надежда на вас, товарищ капитан, вы ведь и сами профессор истории, а то я уже дважды разговаривал с товарищем Артюховым, но толком ничего не добился.
– А что так?
– Да понимаете, у профессора семь пятниц на неделе… Странный он какой-то. То русские, то хазары… Князь Олег – вроде Олег, а вроде и Игорь. А Саркел, как он утверждает, расположен то на левом берегу Дона, то на правом, что, впрочем, без разницы, ибо никаких «когтей», дескать, там всё одно нет. Хороши же мы будем, товарищ капитан, если, вооружившись такими сведениями, начнём метаться туда-сюда в глубоком тылу противника, и искать неизвестно что.
– Понятно насчёт профессора, давайте дальше.
– Завтра на рассвете нам надлежит вылететь на передовую, там соединяемся с разведгруппой, которая уже побывала в интересующем нас квадрате, и вместе с ней перейти линию фронта. Армейским товарищам приказано организовать по такому случаю операцию прикрытия. После прибытия на место начинаем поиски Саркела. Дальше, сами понимаете, планировать нет смысла…
– Понимаю, как Бог на душу положит…
– Причём тут Бог? Вы что, верующий?!
– Говорю же – происхождением не вышел. Отец – приходской священник, расстрелянный ВЧК.
Дальше разговор не пошёл – уж больно холоден стал у Динэра Кузьмича взгляд, да губы, поджавшись в пароксизме недоверия, так в нём и застыли.
Герман принялся вертеть головой по сторонам. Да, не такой видел он Москву в своих снах на чужбине. Город изменился до неузнаваемости. И дело не в зависших в вышине аэростатах противовоздушной обороны, и не в сваренных из рельсов противотанковых ежах, хотя и эти приметы тревожной военной поры вносят весомую лепту в окружающую действительность. Нет, главные изменения коснулись цветов и оттенков означенной действительности. К примеру, дома, прежде окрашенные в белый, жёлтый и розовый цвета, почему-то теперь стали, как на подбор, серыми или коричневыми. А листва на деревьях! В это время года ей положено зеленеть и лишь кое-где слегка удивлять золотом. Так откуда же этот бурый пожухлый цвет, свойственный поздней осени?
«Город сейчас выглядит, будто преждевременно состарившаяся женщина, – невесело подумал Герман. – Ну, да ничего, даст Бог, победим фашистов, тогда придёт и в Москву весна!»
