– Неужто эти «когти» лютее твоего «греческого огня», Врана? – мрачно спросил Гостомысл.
– Лютее! – твёрдо сказал ромей Врана. – Много лютее...
…Князь Святослав Игоревич действительно наголову разбил кагановы рати, но с собой привёл не всё русское войско, а лишь варяжскую дружину во главе с воеводой Свенельдом. Лепшие из лепших, непобедимые побратимы Роалд, Хроар, Инегельд, Асмольд и Альдан – вот кто шёл во главе варяжской дружины. Остальная часть войска замешкалась и отстала – немудрено при той обильной добыче, что взяли в Итиле,
[12] и при том количестве пленных, что сдалось русам.
Несмотря на малочисленность подошедшей дружины, Врана потребовал штурмовать клисуру
[13] немедленно.
– А почто? – пожал плечами князь Святослав – рослый молодой человек с длинными усами и обритой по русскому обычаю головой, откуда свешивалась лишь одна длинная прядь тёмных волос. – Своих лучших воев хочу поберечь. Пускай под стены лезут гузы с печенегами, дождусь их, а начну оутре.
Врана снова принялся убеждать князя в необходимости немедленного штурма, ссылаясь на важность такой вещи как внезапность, а равно на страшные «когти», якобы находящиеся в распоряжении хазарского бека. Но Святослав лишь раздражённо дёрнул плечом и, желая осмотреть окрестности, устремился на сигнальный курган. Ромей последовал за ним, не прекращая на ходу уговоров.
Гостомысл усмехнулся: подобные словесные перепалки между константинопольским сановником и киевским князем на протяжении похода случались не раз.
– Айда, послушаем, – шёпотом предложил воевода Путше. Тот согласно подмигнул, и оба приятеля, осторожно раздвинув ветви, нырнули в густой ракитник, обильно покрывающий склоны.
Когда дружинники добрались до вершины, ромей уже перешёл на крик:
– Скажи, Свендослабос, разве дал я тебе хоть раз повод усомниться в пользе моих слов?!
– Нет! – князь грыз веточку и деловито озирался вокруг. Крепость Саркел выглядела внушительно. Расположенная на мысе, отделенном от остальной суши рвом, она представляла собой четырехугольник из высоких стен. Четыре угловых башни, да на каждой стене по несколько промежуточных. Ещё две башни внутри: одна – повыше, другая – пониже; ворот тоже двое: в северо-западной стене – большие, а в северо-восточной – малые, выходящие к пристани.
– Не я ли изначально устроил так, чтобы хазары думали, будто ты идёшь не на них, а на Хорезм? – продолжал допытываться Врана.
– Ты!
– А разве жалеешь, что внял совету, и прежде чем воевать хазар, ударил на булгар и буртасов
[14]?
– Нет!
– И, наконец, не я ли выходил тебя, когда ты чуть не помер, объевшись в Семендере
[15] незрелых винных ягод?
– Ты.
– Но, если прежде от меня знал одну лишь правду, почему не веришь сейчас?
– У тебя своя правда, у меня – своя, – нарочито растягивая слова, пояснил князь. – Да и кому может прийти в голову верить ромею? Я и так слишком много тебя слушаю, Врана Каматир, уже дружинники косятся…
Подсматривающие из кустов Гостомысл с Путшей при этих словах обескуражено переглянулись.
– …Да ты ведь и не глаголешь всей правды, – князь резко повернулся к собеседнику. – Вспомни, когда дромоны
[16] твои посуху волокли, я спросил – зачем мне помогаешь? Но ты счёл нужным не расслышать вопроса. Может, запамятовал, но я и после того дважды подступал к тебе за правдой. Но так её и не получил. Стою на том: у тебя своя правда, ромейская, у меня своя, русская!
– Дурак ты, вот и вся правда. И правда эта не ромейская, и не русская, а вселенская, – вздохнул Врана.
– Может, и так, – набычился рус, – наук твоих колдовских уж точно не ведаю. Зато воинскую науку…
Неуловимо быстрым движением он выдернул до половины меч из влагалища
[17], а затем кинул его обратно.
– …Познал сызмальства, и, говорят, вельми сведущ в ней. И не только в своей, исконной, но в ромейской науке тоже. Думаешь, я забыл, сколько раз вы сталкивали нас и хазар лбами? Мы друг друга бьём, а в Царьграде – знай себе, потешаются. Почём знать, ану как затеял ты, Врана, обычную ромейскую блядь
[18] – алчешь увлечь меня с малой дружиной на приступ и погубить здесь, под этой крепью. От того базилевсу
[19] твоему великая выгода: я, почитай, весь каганат разорил, а напоследок бек меня и весь костяк русского войска положил. Радуйся, Царьград – Киев и Итиль друг друга извели!
– И снова скажу: дурак ты, катархонт! – взвился Врана. – Ингор дураком слыл, и ты от него недалеко ушёл.
Побелев весь, Святослав сжал рукоятку меча.
– Не забывайся, вражина, – процедил он. – Мне можешь досаждать, отца же касаться не смей.
– Хорошо, – спокойно отреагировал ромей. – Давай тогда коснёмся не твоего, а моего отца. Это он сжёг под Константинополем ладьи Ингора. И в том бою погиб…
– Так ты теперь решил отомстить мне, поэтому заманил в ловушку? – чеканя слова, спросил Святослав.
Невидимый для собеседников Путша осторожно потянул из-за плеча стрелу. Гостомысл предостерегающе поднял палец – мол, рано ещё.
Врана, скрестив руки на груди, беззлобно рассмеялся.
– Ромеев знаешь?! Ещё чего! Ладно, попробую рассказать правду, которой добиваешься. Иначе, чую, дела от тебя не добиться.
Святослав спрятал в усах лукавую улыбку.
– Для лучшего понимания сначала хочу обратить твоё внимание на минсуратора Полуэкта, – вкрадчиво начал Врана Каматир. – Он, как известно, мой самый доверенный человек, можно сказать – наперсник…
Князь русов согласно кивнул, давая понять, что знает, о каком человеке идёт речь.
-…Многие поколения его предков служили моему роду, а отец его даже сделался мистиком
[20] моего деда. Но недоброжелатели подкупили мистика, и он отравил деда. Отравителя схватили, и мой отец лично сварил его в масле. На медленном огне.
– Понимаю, сам ты терпишь подле себя Полуэкта, пока есть надобность. Потом его убьёшь.
