Ничтоже сумняшеся, мужчина вышел и поднял шлагбаум, после чего «Победа» продолжила путь. Впереди показалась обширная площадка, где расположилось с десяток вагончиков-теплушек. Людей в этом жилом городке оказалось не густо – лишь один бородатый молодец в поварском колпаке и белом фартуке возился под брезентовым навесом у большого дымящегося котла, да дебелая рыжая девка колола дрова неподалёку. «Победу» бородач увидал издали. Оставив своё занятие, он настороженно наблюдал за приближением незнакомой автомашины. Когда же та остановилась, и из салона показался мужчина с трубкой в зубах, повар сорвался с места и, радостно улыбаясь, поспешил навстречу.
– Здравия желаю, товарищ Крыжановский, – заорал он восторженно. – Поверить не могу, за годы вы совсем не изменились, вот только трубка и этот заграничный костюм. Всё вокруг столь стремительно меняется, представляете, даже название теперь другое: была Цымлянская, а теперь стала Цимлянская. Но вы всё тот же, как в сорок втором…
– Зато тебя не узнать, Иван-Абрам, – обрадовано воскликнул прибывший. – Бородища, что лопата!
– А-а, не обращайте внимания, – махнул рукой Иван-Абрам. – Во времена артистической молодости мне часто приходилось щеголять с наклеенной бородой. Достигнув зрелости, я решил обзавестись настоящей.
– Ностальгия по прошлому? – понимающе подмигнул Крыжановский.
– Вроде того… Нет, я всё ещё не могу поверить, что вы здесь!
Тут бородач увидел спутницу Крыжановского с дочерью и умолк, вытаращив глаза.
Герман привык к тому, как мужчины реагируют, когда впервые видят его супругу, поэтому спокойно сказал:
– Моя жена, Ева Конрадовна и дочь Елена.
– Ева Конрадовна, – заворожено прошептал Иван-Абрам, затем спохватился и, тщательно отерев руку о фартук, протянул её женщине.
– Слюсар Абрам Ионович, археолог, ассистент профессора Артюхова, – представился он скороговоркой.
Ева обворожительно улыбнулась при рукопожатии, а Герман спросил:
– А что Михаил Капитонович? Небось, с раскопок его магнитом не вытянуть?
– Так и есть, – энергично кивнул ассистент Слюсар. – Очень много работы, хоть зашейся. Сами понимаете, нужно до холодов успеть вывезти все находки, а их вагон и маленькая тележка. Кстати, сами-то вы по делу приехали, или как?
– В отпуск, – улыбнулся Герман, покосившись на подошедшую к ним рыжую девку, что прежде колола дрова. – Решил прокатить семью по нашим старым местам, другой возможности побывать здесь уже не представится…
– Ну да, конечно, – улыбнулся в ответ ассистент. – А затем строгим голосом добавил: – Галка, а ну, живо лети за Михал Капитонычем, скажи, к нему старый университетский приятель приехал, Герман Иванович.
Ни слова не говоря, Галка бросилась бежать, смешно раскидывая в стороны полные ноги
– Вон как она у тебя вышколена, – захохотал Герман.
– Уважает, – с пафосом ответил Слюсар. – Но что это я… Растерялся совсем… Вы это, пожалуйте за стол. Кулеш пока не готов, так мы чайку сообразим.
Он нырнул под навес, а семейство Крыжановских расположилось за длинным самодельным столом на лавках. С краю стола лежала свёрнутая газета «Правда». Лёгкий ветерок методично пытался сбросить её на землю. Увы, силёнок весёлому ветру явно не доставало, и толстая газета продолжала вальяжно загорать на солнышке, шелестя верхней страницей.
Пока ждали чай, Ева увела юную Елену за вагончики – ребёнок попросился «пи-пи», а Крыжановский развернул «Правду». Номер оказался достаточно свежим – вчерашним. Сразу же в глаза бросилось весьма актуальная заметка:
«На дне будущего моря». Сталинград (ТАСС). Площадь будущего Цимлянского моря составит около 6,5 тысячи квадратных километров. Сейчас в долине, которая весной заполнится донской водой, производится очистка. На работах широко используются автомашины, тракторы, экскаваторы.
Предстоит эвакуировать около 400 сельских дворов, вырубить более 10 тысяч гектаров леса, выкорчевать пни, чтобы обеспечить безопасный путь судам. Помощь строителям Волго-Дона оказывают трудящиеся Сталинграда и области».
Вернулся Слюсар с парящим чайником и кружками.
– Я уже вторую неделю кашеварю, – пояснил он. – Раньше старик Потапыч готовил еду для экспедиции, да вот взял и преставился, прямо на рабочем месте. Сердце… Хоронили при большом стечении народа. Вы помните старого красногвардейца?
– Помню, – сказал Герман и отхлебнул чая.
– Время неумолимо, – вздохнул Иван-Абрам. – Никого и ничего уже не вернёшь, только память остаётся. Вы такой молодец, взяли и приехали. Жаль только, что без Фитисова и Никольского. Представьте, как было бы здорово собраться нам, живым, в этом месте, и помянуть тех, кого больше нет. Тюльку, Махно, Суслика, Семечку, а ещё индуса вашего.
– Да уж, Каранихи…
– Благодаря этому парню, Роза Литвякова ещё год сражалась с фашистами. Жаль, погибла…
– Пропала без вести! – уточнил Герман.
– Так сколько лет прошло, какие могут быть сомнения!
– Тут предпочтительнее другое слово – не «сомнения», а «надежда», – твёрдо возразил Крыжановский. – А собраться вместе на развалинах Саркела у нас не получилось вот почему. Помнишь, Абраша, на войне все мечтали: вот победим фашизм, и наступит новое время – без войн, без зла. Но мечты остались мечтами, на смену Отечественной войне пришла война Холодная. Поэтому, капитан 1 ранга Фитисов сейчас в Корейском проливе
[124], а подполковник Никольский участвует в испытаниях нового оружия.
– Атомная бомба? – заговорщицки прошептал Слюсар.
Герман кивнул.
– Мы здесь, в экспедиции, совершенно отстали от жизни, газеты только и спасают, – Иван-Абрам щёлкнул ногтем по отложенной собеседником «Правде».
Вернулись Ева с Еленой. При виде семьи складка, что собралась у Германа между бровями, разгладилась.
– Папа, тут столько бабочек! – восторженно закричала Елена. – И все такие яркие, красивые.
– Ну да, вон ещё одна летит! – рассмеялся Крыжановский, указывая на бегущего к ним человека.
В своём развевающемся по ветру широком пиджаке, профессор Михаил Капитонович Артюхов действительно напоминал большую бабочку. Сходство это усиливала лёгкая порхающая походка профессора. Ещё издали он, превозмогая одышку, закричал:
– А я, было, не поверил! Думал, Галина что-то перепутала!
Через мгновение приятели уже тискали друг друга в объятиях.
– Медведь, – не выдержав хватки Крыжановского, закричал Артюхов. – Истинный медведище! Гризли! Барибал! Всю грудь мне исколол. Что там у тебя такое? В былые годы бритву всё в кармане таскал, а теперь на шило, что ли, перешёл?
– Это заколка для галстука, – смутился Герман. – Просто заколка.
