Стоя ко мне спиной, она поставила кружку в посудомоечную машину.
– Адриенна просто помешалась на этой истории. Говорят, что муж этой женщины умер от разбитого сердца и что его призрак можно увидеть на пляже после шторма, он ходит там и зовет жену. Адриенна находила это весьма романтичным. Мэтью думал, что все это очень грустно и не стоит об этом и вспоминать. – Тиш взглянула на меня исподлобья. – Вы, очевидно, женщина свободомыслящая и можете сами решать. Но, как я уже сказала, вам может быть интересно для начала узнать о вашем доме и о семье, в которую вы вошли.
Я кивнула, стараясь ей улыбаться как можно более непринужденно. Надо же стряхнуть с себя это печальное облако!.. Хорошенькое начало супружества!
Тиш взяла сумку, которую она, придя, повесила на спинку стула.
– Мне пора в магазин. У нас в субботу свадьба, и невеста никак не может выбрать подружкам букеты… Пойду разбираться! Так я заеду за вами в половине седьмого в четверг? Я обычно опаздываю, так что я вам только посигналю с дороги.
Я не помню, чтобы пообещала ей, что пойду на собрание, но она, по-видимому, уже все за меня решила. Я подумала о теперешней жене моего брата Стивена, сдержанной и робкой Мэри Джейн, и поняла, почему брак его с Тиш оказался таким скоротечным.
– Хорошо, – ответила я покладисто. – Я буду готова.
Я проводила ее до двери, и мы попрощались. У меня так и стоял перед глазами тот призрак с пляжа, который столько лет звал жену и просил вернуться. Я представляла его себе стоящим у ленты прибоя, и меня бросало в дрожь. Я, казалось, чувствовала холод волн и их шум… Накат за накатом… Плеск… Крик… Нет, надо чем-то себя отвлечь. Что за фантазии я тут рисую себе! Я оглянулась вокруг. Взгляд мой упал на мобильный телефон на столике.
Не успев еще отговорить себя от этой мысли, я быстро нажала кнопку. Было четыре звонка, прежде чем мама ответила. Будь у нее мобильник или опознаватель номеров на домашнем телефоне, я могла бы обвинить ее в том, что она не приняла мой звонок. Но она терпеть не могла любых телефонов, ожидая от них только плохих известий.
– Алло?
– Мама – это Ава.
Короткая пауза.
– Я так и думала, что это ты.
Она больше ничего не сказала, и я продолжила:
– Мы вчера добрались сюда благополучно. У Мэтью очень красивый дом. Он очень старый и построен из…
– Я знаю, – прервала меня мама. – Мы жили на Сент-Саймонсе до твоего рождения, ты помнишь?
Прежде чем дать ей возможность снова напуститься на меня за то, что я перебралась в другой конец штата, я начала болтать о чем попало.
– Ты когда-нибудь слышала легенду о предке Мэтью, взывающем к своей жене на берегу? – спросила вдруг я неожиданно сама для себя.
На это она ответила не сразу.
– Я не припоминаю.
Я осмотрела гостиную, пока мой взгляд не уперся в набросок углем дома Мэтью в рамке.
– Ты веришь в привидения? – спросила я.
– Возвращайся домой, Ава. Мне неприятно думать, что ты так близко к воде. – Голос ее звучал напряженно.
Я отвернулась от рисунка.
– Что ты хочешь сказать?
– Вода пугала тебя с младенчества. Тебя и в корыте-то было почти невозможно выкупать. Мне приходилось просить Мими помочь мне, чтобы обтереть тебя губкой в кухне под краном. Я думала, у тебя это прошло с возрастом, но сейчас меня это беспокоит. Сейчас, когда ты живешь так близко от океана…
Я подумала было, не рассказать ли ей, что произошло, когда мы переезжали на остров по дамбе, о моем старом кошмаре, но предпочла промолчать. Зачем тревожить ее? В этом не было необходимости.
– Я думаю, я буду здесь счастлива, мама.
На этот раз она не задержалась с ответом.
– Не знаю, как это может быть. Ты не любишь воду.
– Здесь Мэтью. Мое место рядом с ним.
– Ну, раз так… Это твое решение, и тебе с ним жить.
Голос ее дрогнул, и я подумала, не плачет ли она, но такой образ не вязался с тем, какой я знала.
– Ты здесь жила, мама. Здесь родились четверо твоих детей. Разве ты не помнишь, как здесь красиво?
На этот раз пауза затянулась настолько, что на мгновение я подумала, что она повесила трубку. Наконец она заговорила:
– Все, что я помню, это шторма. Океан наступает на берег и словно хочет его проглотить. Поэтому мы и уехали оттуда. Мы не хотели жить там, где мы могли потерять все, чем дорожили.
Моя тревога вернулась, на этот раз смешанная с нетерпением.
– Мне пора, мама. Мне еще нужно разложить вещи. – Я помолчала, ощущая потребность в детстве, которого у меня не было; в том, что могло бы быть моим, но было не для меня. Стиснув в руке телефон, я прошептала:
– Я люблю тебя, мама.
– Я знаю, Ава, – отвечала она после короткой паузы, когда я слушала ее дыхание. – Мне нужно идти, – вдруг сказала она.
– Хорошо. Передай привет Мими и всем.
– Передам. До свидания, Ава, – донеслось до меня. И она положила трубку.
Я долго держала в руке телефон, словно ждала от него чего-то еще, каких-то еще маминых слов. Почему она не ответила на мой вопрос о призраке, зовущем свою жену?
Глава 4
Глория
Антиох, Джорджия
Апрель 2011
Хорошая мать любит всех своих детей одинаково. Когда новорожденного ребенка клали мне на руки, мне каждый раз трудно было поверить, что мое сердце столь велико, чтобы вместить еще одного. После четырех сыновей мое сердце было настолько полно, что могло вот-вот разорваться. Но даже несмотря на любовь к сыновьям, у меня в доме была пустота и было такое чувство, словно мне не хватает чего-то, чего у меня никогда не было. Это было такое ощущение, как будто я знала свою дочь, еще не видя ее, а глядя словно в пустую рамку без фотографии.
Когда я впервые взяла на руки Аву, мое сердце вздохнуло. Как будто оно знало, что наполнилось целиком. Я любила моих мальчиков, но в дочери было что-то особенное. Как будто крошечный сверток в розовом одеяльце был шанс для матери снова начать собственную жизнь. Так мне говорила моя мать. Хотя, судя по тому, что я вижу до сих пор, ни у нее, ни у меня не получилось так, как мы планировали.
Я срезала еще пионов и добавила их в корзину, где их ярко-алый цвет смягчили лиловатые ирисы. Они будут отлично смотреться в приемной у Генри, создавая эффект соболезнования. Цветы – это красиво. Но они увядают. И есть что-то нелепое в том, чтобы ставить вянущие цветы там, где все должно напоминать о вечной жизни.
– Кто это звонил?
Мими. Не помню, сколько времени прошло с тех пор, как я называла ее мамой. Она сидела в тени мирта, ее длинные светлые волосы были накручены на бигуди и прикрыты белым в красный горошек шарфом. Свои волосы я коротко стригла, сохраняя их естественный цвет – седину, чтобы не выглядеть глупо, как женщина за девяносто, все еще желающая казаться тридцатилетней. Бесполезно было говорить ей, что прошлого не воротишь.
