– Это что еще такое? – спросил Кирилл Адреевич, показывая на котлеты.
– Котлеты.
– Почему ничего не ела? Голодных обмороков мне тут не надо, и картошку тоже оставила. Почему?
– Не хочу. Спасибо за заботу, но я сегодня уезжаю. Домой.
Он посмотрел на свои часы и почему-то рассмеялся.
– Прямо сейчас? В девять вечера?
– Прямо сейчас.
– А вещи где?
– Остались… там.
– Может, хоть за вещами съездишь?
– Я… боюсь.
– Понял. – Он стоял напротив меня, засунув руки в карманы. – Тогда так. За вещами я съезжу сам. Один. Сиди здесь. Договорились?
– Да. – Я мотнула головой. – Спасибо. Я их возьму и сразу уеду. Извините за беспокойство.
– Жди меня. Давай адрес. Я уже забыл.
Я продиктовала адрес. Он повторил про себя, шевеля губами.
– Может быть, записать, – предложила я.
– У меня память хорошая, – почему-то сердито сказал он. – Не жалуюсь. Давай ключи – я дверь закрою, пока соседи ничего не обнаружили.
Я дала ключи, и Дмитриев уехал.
Оставшись одна, я позвонила Эве.
– Как ты?
– Хорошо. – Голос сестры был тоскливо-унылым. – А ты?
– Тоже.
– Удалось что-нибудь узнать?
– Кое-что есть, – соврала я. – Но туманно и расплывчато. Нужно еще проверять и проверять.
– Мне страшно, – шепотом сказала Эва.
– А мне – нет. Ты там питайся за двоих и гуляй на свежем воздухе. Как Машка?
– Толкается. Каждый вечер, когда я ложусь спать, она меня в живот толкает. Наверное, спать не хочет ложиться. Еще побуянить охота.
– Сорванец будет.
– В тебя.
Я хмыкнула.
– Ты у нас, конечно, пай девочка.
– А может ее назвать Санькой?
– Прекрати! Она – Машка. – И я повесила трубку.
Через полтора часа приехал Дмитриев. Я вышла в коридор.
– Эта? – спросил он, протягивая мне мою сумку. Я взяла ее.
– Эта, – кивнула я. – Спасибо. Как в квартире?
– Разгром.
– Вас никто не видел?
– По-моему, нет.
– Спасибо, – повторила я. – Извините еще раз.
Он невольно качнулся ко мне, словно хотел заключить в объятья или поцеловать, но я инстинктивно сделала шаг назад. На секунду передо мной мелькнуло лицо Кости, его лениво-сонный взгляд, в глубине которого таилось нечто опасно-запретное, запредельное. Но я усилием воли прогнала это видение. Он отнесся ко мне, как к провинциалке – помани пальчиком, и она упадет спелой грушей в мои объятья, думал он. Когда я сказала ему «нет», на его лице была написана явная досада. Что ж! Это не повод сокрушаться о том, чего не было. По моим губам скользнула улыбка.
– Ты чего улыбаешься? – Кирилл Андреевич потряс меня за плечи.
– Просто так.
– Вид у тебя еще тот, заговорщический.
Я натянуто рассмеялась. Похоже, я жила в мире выдуманных иллюзий, от которых мне надо было срочно избавляться.
– А где Ася?
– Я попросил Веронику Николаевну забрать ее. Разве ты не слышала, как они уходили?
– Я слышала звук хлопнувшей двери – и все. Я сидела в комнате и смотрела телевизор.
Он по-прежнему смотрел на меня: внимательно, испытующе.
– Так ты… не хочешь? – понизил он голос.
Я отрицательно покачала головой.
– Нет, – и повернулась к нему спиной.
– Спокойной ночи! – крикнул он мне вдогонку.
Но я ничего не ответила.
Дмитриеву был нужен секс на одну ночь, а мне – нет. В данный момент мне вообще ничего не было нужно. Кроме Эвы… Вот ради нее я была готова на все. И еще…
Я вспомнила насмешливые светло-зеленые глаза Кости и закусила губу. И долго я буду помнить его?
Я ворочалась в кровати, сон не шел ко мне. Наконец, я встала, оделась и пошла на кухню. Я налила в стакан воды и залпом ее выпила.
– Не спится? – Кирилл Андреевич стоял в дверях и смотрел на меня. Взъерошенный, под глазами тени.
– Не спится.
– Почему?
– Думаю о том деле. Я не могу смириться с тем, что ничем не могу помочь сестре. Это ужасно – чувство бессилия, когда не можешь помочь близким.
– Знакомо. – Он смотрел куда-то поверх меня. – У меня жена умирала два года от рака, а я – врач не мог ее спасти.
– Прости.
– Ничего.
Он опустился на табуретку рядом со мной.
– Расскажи все еще раз. По порядку. Постарайся ничего не упустить.
Я рассказала, а потом прибавила:
– Копии листов у меня в фотоаппарате. Могу показать.
– Давай! – выдохнул он.
– Они на французском.
– Я знаю языки. Так что без проблем.
– Одну минуту.
Он смотрел на экран фотоаппарата долго, внимательно и хмурился.
Мне казалось, что прошла целая вечность. Я заметила на полке сигареты, но не знала, как отнесется «злостный поборник чистоты» к курению. Наконец, решилась.
– Можно курить?
– Нельзя. Все гораздо хуже, чем ты думаешь.
– Хуже не бывает.
– Бывает, только ты об этом пока не догадываешься.
– Может, пояснишь, в чем дело?
Он резко выдохнул.
– Я закурю.
– А мне?
– Тебе – нельзя. И не проси, – предупредил он.
Дмитриев придвинул к себе пепельницу и протянул руку к полке. Взял из пачки одну сигарету и сунул в рот.
– Дай спички, около плиты.
Я протянула ему коробок. Наши пальцы встретились и он невольно поморщился.
– Эта организация… – постучал он пальцем по экрану, – занимается стволовыми клетками. Слышала о них?
– Да. Омолаживающие клетки. Эликсир вечной молодости.
– Вечной глупости, – мрачно сказал он. – Вся проблема в том, что человечество с незапамятных времен хочет изобрести средство, замедляющее процессы старения.
– Это плохо?
– Это неразумно. В самой идее нет ничего плохого, но это тот случай, когда желаемое выдается за действительное.
– Но зачем им нужна Эва?
– Не знаю. Может быть, она что-нибудь знает?
