– Уведите их лошадей, - приказал он. - И заберите у них деньги, чтобы все посчитали их ограбленными.
– А что, если Алфред пошлет других?
– Их ожидает та же участь.
Глава 4
Леди Эрика поднесла к губам черпак, попробовала густую похлебку из зеленого горошка и вздохнула. Повар опять нуждается в наставлениях!
– Побольше шафрана, Герберт, и не скупись добавить соли! Торговец скоро приедет, и мы сможем пополнить запасы, купим все недостающее и про твои пряности не забудем.
Можно было бы и не упоминать об этом. Семь лет - достаточно долгое время, чтобы эти люди усвоили: их новый хозяин, пусть и датчанин, совсем не похож на прежнего, злобного старого скрягу. Но они, эти крепостные, народ пугливый и застенчивый, что неудивительно, если вспомнить, как жестоко и бесчеловечно обращались с ними.
Эрика положила конец бессмысленным наказаниям и жестоким избиениям еще четыре года назад, когда приехала сюда, чтобы управлять хозяйством брата, Рагнара, предоставившего сестре полную свободу.
Конечно, ее трудно назвать мягкой и доброй: Эрика вполне могла приказать высечь виновного, если он того заслуживал, и в самом крайнем случае даже велеть повесить - иначе она просто не смогла бы править владениями Рагнара в его отсутствие. Но, как оказалось, особых трудностей у нее не возникло. Эрика просто старалась быть справедливой и делать так, чтобы наказание соответствовало проступку.
Эрика осуждала брата за то, что он целых три года не заботился ни о делах, ни о здешних людях, до того как позволил ей наконец приехать. Впрочем, в этом, может, и нет его вины - Рагнар почти все это время сражался за новые земли и, конечно, не знал, что здесь происходит.
Ему досталось неплохое поместье, причем без всякого кровопролития. Старый английский лорд, живший здесь, так боялся потерять свои владения, что предложил Рагнару Харалдсону руку единственной дочери. И Рагнар был счастлив взять девушку в жены, получив заодно богатое приданое и преданность ее людей.
Тесть вскоре благополучно скончался, и Рагнар без всяких затруднений стал единственным хозяином и лордом, так как других детей у старика не было. И поскольку венчание проводилось по христианскому обряду, вассалы прежнего господина хранили верность новому даже после трагической смерти его жены при родах, девять месяцев спустя после свадьбы. Теперь они стали людьми Рагнара и Эрики.
С ее появлением был немедленно положен конец не только несправедливым наказаниям, но и полуголодному существованию, изнасилованиям, смертным приговорам за любые самые мелкие проступки. Однако эти люди так долго существовали под бесчеловечным ярмом, что почти каждый носил на спине рубцы от кнута и плети. Должно было пройти немало лет, прежде чем будут забыты, ужасы прошлого.
Именно поэтому Эрика так осторожно говорила с поваром и даже смягчила упрек улыбкой.
– Неплохо, чтобы похлебка была погуще, Герберт, я ведь знаю, как хорошо ты умеешь ее варить. И, честно говоря, предпочитаю твой рецепт своему.
Лицо повара, глядевшего вслед хозяйке, сияло от похвалы. Таково было впечатление, производимое ею на слуг, по крайней мере мужского пола, вне зависимости от одобрения или порицания. Девушка настолько была красива, что стоило ей улыбнуться, и сердца даже закаленных воинов мгновенно таяли как лед под лучами солнца.
Правда, Эрика почти не обращала внимания на свою внешность и отнюдь не гордилась прекрасным лицом, поскольку хорошо помнила, как завидовали ей ее сестры. Теперь она давно успокоилась и даже иногда радовалась своему отражению в металлическом зеркале, подаренном братом. Люди часто любовались овальным личиком с высокими скулами, маленьким прямым носиком и розовыми полными губками. Из-под изогнутых бровей смотрели голубовато-зеленые глаза, окаймленные густыми ресницами. Но предметом ее гордости были волосы, длинные и золотистые, по временам с медно-красным оттенком.
Эрика казалась выше многих людей, среди которых теперь жила, но зато была узкокостной и стройной, что придавало ей изящно-грациозный вид. Правда, никто не мог назвать девушку тощей, наоборот, женственные изгибы и округлости говорили о том, как расцвела Эрика, как налились ее груди, а длинные ноги были упругими и прямыми.
Стоило Эрике пройти по комнате, и все глаза немедленно обращались на нее, как сейчас, когда девушка покидала кухню. Однако теперь редко кто не замечал тень, следовавшую за Эрикой повсюду.
Переход в холл освещало множество факелов. Эрика только сейчас сообразила, что уже слишком поздно и обитатели дома давно хотят есть. Ужин задерживался из-за очередного воровства, понадобилось слишком много времени, чтобы определить и подсчитать нанесенный урон. Эрика поспешила в холл, зная, что Герберт не прикажет подавать на стол, пока хозяйка не займет свое место. Но мысли девушки все еще были заняты грабителями.
– Семь караваев хлеба и половина всех специй, - обратилась она к своей тени. - Вне всякого сомнения, пряности можно продать, но вот хлеб?… Ты случайно не заметил, что кто-то особенно разжирел за последнее время?
В ответ раздалось громкое ворчание, означавшее, очевидно, “нет”.
– А Уолнот не подозревает, кто этот странный вор? - продолжала Эрика.
Последовало очередное ворчание. Девушка вздохнула. Вот уже две недели, как они подвергались непрестанным набегам, из-за которых почти лишились съестных припасов, оружия и даже нескольких голов скота. Виновным был либо чрезвычайно умный и пронырливый чужак, ухитрявшийся пробираться в дом незамеченным, либо кто-то из своих, сбывающий краденое по дешевке в Бедфорде. Удивительно, что Уолнот, капитан стражников, еще не поймал его, поскольку за такое преступление полагалась хорошая порка, а Уолнот больше всего на свете любил пускать в ход кнут.
Эрика с первого взгляда возненавидела этого грузного сакса. Капитан был высокомерен до наглости и обращался с людьми так жестоко, что любой совершивший проступок заранее дрожал от ужаса перед наказанием. Она давно бы прогнала Уолнота, не подчинись тот безоговорочно ее условиям. По правде говоря, Уолнот ни разу не дал повода избавиться от него. Солдаты повиновались ему и, без сомнения, боялись капитана куда больше хозяйки. Он всегда пытался назначить гораздо более суровые наказания, чем предлагала Эрика, но беспрекословно соглашался с ней, хотя и с заметной неохотой.
Эрика добралась до зала, увидела, что он хорошо освещен, а обитатели поместья собрались по двое, по трое и о чем-то толковали, но не подходили к накрытым столам. Девушка понимала, что почти все боятся возвращения голодных времен и, хотя должны уже были бы привыкнуть к спокойной и сытной жизни, видно, нелегко им отречься от прежних страхов. Однако Эрика с радостью замечала, что люди больше не замолкают при ее появлении, как в первый год, когда она только появилась здесь. Конечно, они явно трепетали, но не перед ней самой, а перед ее тенью.
Его звали Терджис-десять футов. Разумеется, “десять футов” было свойственным датчанам преувеличением. Однако в данном случае это прозвище вполне соответствовало ему. Рост великана составлял семь футов. У него были широченная грудь и плечи, как у медведя, спутанная грива и густая борода ярко-рыжего цвета. Его карие глаза светились необыкновенной добротой, по крайней мере так считала Эрика. Хотя, кроме нее, никто так не думал, в том числе и ее брат, поскольку Терджис с его боевым топором, в три раза больше обыкновенного, мог вселить страх даже в каменное сердце. Он ни на шаг не отходил от Эрики, повсюду следуя за ней.
