Хейнсворт встал возле большой чаши с пуншем, глядя на Еву. Та замерла у стены, рядом с высокой вазой, полной цветов, словно одинокий островок, окруженный бурными волнами. Остальные дамы держались поодаль, – так обходят айсберг корабли из страха, что, подойдя слишком близко, разлетятся в щепки. На губах графини играла легкая царственная улыбка, не приветливая, но и не враждебная. Шелковое платье цвета граната сверкало в свете люстр. Казалось, стройная фигура Евы объята пламенем. На фоне яркого платья ее лицо выглядело неестественно белым.
Подняв глаза, она увидела Адама. Его сердце рванулось к ней с неистовством Молли, вечно грязной собаки О’Флаэрти.
Чувствуя себя последним болваном, пастор обуздал порыв и с усилием отвернулся. По воле случая он оказался рядом с Хейнсвортом.
Виконт, не повернув головы, заговорил небрежно-скучающим тоном лондонского денди.
– А графиня и впрямь хороша, не правда ли, преподобный Силвейн? Но, должен предупредить вас: она вам не по карману. Не тратьте зря время. Лучше приударьте за той юной милашкой, все приданое которой – пара коров. Той, с розами на щеках и вот такими грудями. – Он сопроводил свои слова красноречивым жестом. – За мисс Чаринг.
– Зачем вы это сделали, Хейнсворт?
Слова Адама, произнесенные медленно и немного рассеянно, прозвучали как тихий свист шпаги, выскочившей из ножен.
Адам редко испытывал гнев, теперь же в нем клокотала ярость. Казалось, воздух вокруг вдруг сгустился, потяжелел, задрожал, как при приближении грозы. Головы гостей, одна за другой, стали поворачиваться к священнику и лондонскому щеголю, словно на звук боевого клича. Вскоре на них уже обратились все взгляды.
– Что сделал? Вспахал и засеял поле графини? – губы Хейнсворта растянулись в язвительной усмешке.
– Солгали о ней мисс Питни.
Хейнсворт издал неясный звук – то ли рассмеялся, то ли лениво зевнул.
– Во имя всего святого, почему вы решили, что я солгал?
– Потому что графиня рассказала мисс Питни правду, изобличив вас как бесстыдного охотника за приданым.
Хейнсворт немного помолчал, прежде чем продолжить.
– Куртизанки умеют многое. Если у вас когда-нибудь заведутся деньги, преподобный, поверьте моему совету: это прекрасный способ их потратить. Впрочем, я видел, как смотрит на вас графиня. Возможно, она подпустит вас к себе, не взяв за это платы, – ради новизны ощущений, чтобы рассказывать потом, как вознесла на небеса служителя Божьего.
Ярость обострила все чувства Адама, теперь он видел с необычайной отчетливостью мельчайшие детали, как сквозь увеличительное стекло. Во внезапно сузившемся пространстве остались лишь движущиеся губы Хейнсворта и белое лицо Евы в отдалении, ее сверкающие глаза, взгляд которых не отрывался от Адама и виконта.
– О! Хочу вам кое-что предложить, преподобный, – с наигранной веселостью повернулся к нему Хейнсворт. – Уверен, вы можете позволить себе заплатить два пенса за мой рассказ. Я поведаю вам, как обладал ею. О, я получил сторицей за каждый фунт, который выложил за это удовольствие. Рассказать вам о ее грудях, какие они высокие и крепкие? О том, как я забросил ее ноги себе на плечи, прежде чем…
Голова Хейнсворта резко запрокинулась, он с грохотом рухнул на мраморный пол, будто сбитая кегля.
Адам возвышался над ним, сжимая кулак, которым ударил красавчика в точеный подбородок.
– Принесите извинения леди Уэррен и скажите всем, что солгали.
– Леди! – с презрением прохрипел Хейнсворт.
– Немедленно извинитесь перед ней, или я впечатаю каблук вам в глотку и увижу, как… надеюсь, вам известно, что такое глотка, Хейнсворт? Я держу ногу прямо над вашей шеей, а я только что прошелся по пастбищу, полному коров, не обремененных тонким воспитанием и хорошими манерами.
Адам никогда еще не слышал, чтобы люди говорили так быстро.
– Я приношу извинения леди Булман, – выпалил виконт.
– Все, что вы сказали о ней, – сплошная ложь.
Хейнсворт не торопился с ответом, и Адам понимал, что он делает это нарочно, желая, чтобы вокруг собралась толпа.
– Вы солгали, Хейнсворт.
– Я лгал, лгал во всем, – злобно проскрежетал виконт.
– Попросите прощения у мисс Питни за то, что лгали ей.
– Я приношу извинения мисс Питни.
Адам убрал ногу. Он сомневался, что кто-то поверит признанию, вырванному силой. Мучительное сознание бессмысленности этого жеста принесло чувство опустошенности. Горящий взгляд Адама опустился на поверженного противника.
– Встаньте!
Хейнсворт несколько мгновений продолжал лежать, потом повернулся на бок и неуклюже привстал на колени, упираясь ладонями в пол.
Адам не стал предлагать ему свою помощь и не пожелал ждать. Даже не взглянув на изумленные лица толпы, он бросился к выходу, словно затравленный зверь.
Ева пыталась протиснуться сквозь толпу и догнать Адама, но тот успел исчезнуть – трудно угнаться за человеком с такими длинными ногами. Подхватив юбки, она пустилась бежать. Это привлекло к ней еще больше внимания.
Прежде чем в сгустившемся сумраке она различила фигуру пастора, до нее донесся шум его дыхания. Хриплые прерывистые вдохи и выдохи человека, пытавшегося обуздать свой гнев. Остановившись, Адам привалился спиной к стене дома. Он не повернулся. Даже не поднял голову.
Довольно долго оба хранили молчание. Адам словно не замечал присутствия Евы. Казалось, мысли его темны и непроглядны, как сама ночь.
– Благодарю вас, – робко произнесла Ева.
Он не повернулся на звук ее голоса. Его взгляд не отрывался от горизонта, будто Адам мечтал взвиться в воздух и перенестись через море.
– За что? – спросил он хмуро и отстраненно.
– За то… что защитили мою сомнительную честь.
– Конечно. Впрочем, наверное, для вас это всего лишь знак мужского восхищения, к которому вы привыкли.
На этот раз в его словах прозвучала горькая ирония. Ева смущенно откашлялась, чувствуя себя все более неловко.
– Ваша рука… вам больно?
– Нет, – последовал отрывистый ответ, словно упал нож гильотины.
Еву охватило смятение.
– Преподобный Силвейн, – мягко проговорила она. – Пожалуйста, скажите, что вас тревожит.
Вновь наступило молчание. Адам Силвейн явно не принадлежал к породе болтунов.
– Это правда, Ева? – в голосе Адама слышалась боль.
– Что правда?
Адам наконец повернул голову, чтобы взглянуть на Еву.
– Хейнсворт платил вам за любовь? – произнес он медленно, беспощадно чеканя каждое слово.
Ева потрясенно застыла, не в силах пошевелиться или заговорить, язык словно прилип к гортани. Справившись с собой, она, запинаясь, пролепетала:
