Снова наступило молчание. Яркие звезды на черном небе казались аккуратными дырочками, пробитыми в листе жести. От земли тянуло холодом, у Евы, обутой в тонкие домашние туфли, замерзли ноги. Щеки онемели от холода. Ей вдруг показалось нелепым стоять возле изгороди под покровом ночи и беседовать с мужчиной, стоящим по другую сторону ворот.
– Так вы за этим пришли? Муки совести выгнали вас из дома, и вы явились ко мне среди ночи, чтобы принести извинения?
– Нет.
Адам возразил так твердо, что Ева вздрогнула от неожиданности.
– Тогда зачем вы здесь?
Она хотела услышать, как он произнесет это вслух. Скажет: «Меня влечет к вам», чтобы она могла ему отказать. В конце концов, Адам был всего лишь человеком. Мужчиной, обуреваемым страстями. И теперь, когда она сорвала с него все покровы, остановить его означало примерно то же, что укротить ураган. Ева спрятала замерзшие пальцы в широкие рукава накидки, превратив их в подобие муфты. Этим символическим жестом она словно бы отгородилась от Адама. Потом холодно взглянула на него.
Он принес извинения в обмен на ее ласки. Но она больше не желала прикасаться к нему.
Однако если бы Адам прикоснулся к ней, ответственность за все дальнейшее лежала бы на нем, и только на нем. Ева не обманывалась, отлично понимая, что ее разум и здравомыслие здесь бессильны.
Пастор жадно схватил ртом холодный воздух и медленно выдохнул белое облачко пара.
– Леди Фенимор скончалась сегодня ночью, – произнес он наконец.
Ева на мгновение ошеломленно замерла, растеряв все мысли, чувствуя, как душа наполняется печалью. Она ждала, что Адам что-то добавит, но тот молчал. Впрочем, теперь она достаточно хорошо его знала. Этот ровный, бесстрастный голос, лишенный всякого выражения, появлялся у него в те минуты, когда мучительное чувство раздирало его сердце.
– Мне жаль это слышать, – искренне отозвалась Ева и нерешительно замолчала. – Вы были… с ней? – мягко спросила она после небольшой паузы.
– Она умерла, держа меня за руку. Это не первая смерть, которую мне пришлось видеть, уверяю вас, – поспешно проговорил Адам, словно хотел избавить Еву от тягостных, пугающих мыслей и образов. – Мой долг – провожать души в небытие, помогать им покинуть этот мир. И если умирающий нуждается в молитве или в отпущении грехов, я знаю, что делать. Это всегда бывает по-разному, но освященные временем таинства несут в себе утешение, а иногда и красоту… для уходящих, для их близких и даже для меня. Ведь вся наша жизнь – череда рождений, свадеб и смертей. Я провожаю в последний путь тех, кто оставляет нас навсегда, и чувствую их доверие, их твердую веру в меня. Я благодарен Господу за то, что Его милостью могу даровать им утешение, облегчить их страдания. Что могу участвовать в священном таинстве, даже когда поддаюсь сомнениям или чувствую… себя недостойным. А последнее случается довольно часто, хоть я почти никому не признавался в этом, – с грустью добавил Адам.
Его худое лицо, испещренное пятнами лунного света и тени, не выдавало эмоций. И Ева невольно попыталась их угадать. Она представила, как этот крупный, высокий мужчина выпрямляется в кресле, слишком узком для его могучей фигуры, и склоняется над хрупкой умирающей женщиной. Его мягкий голос шепчет знакомые молитвы, которые помогли великому множеству людей перейти из мира живых в мир мертвых. Эти синие глаза, окруженные темными тенями, подбородок, покрытый пробивающимися волосками, большие сильные руки – последнее, что видела леди Фенимор, расставаясь с жизнью, подумалось Еве. Этого человека выбрала старая женщина, чтобы тот принял ее последний вздох. Она доверила ему самое заветное, таинственное, сокровенное. Он держал леди Фенимор за руку, когда отлетала ее душа.
Еву вдруг охватило странное чувство, похожее на озарение, словно ей открылась величайшая мудрость жизни.
За ней ухаживали короли, ее добивались принцы, она стала женой графа, который выиграл это право за карточным столом.
И теперь… вся эта кутерьма – поклонники, их ухаживания, цветы, драгоценности, дуэли – внезапно показалась ей похожей на кукольное представление «Панч и Джуди». Мужчины – те же мальчишки, увлеченные своими играми. Подлинную силу и величие духа она впервые увидела, встретив усталого, печального священника в запыленной одежде, который сидел у постели умирающей женщины, даря ей любовь и утешение. Который сбил с ног негодяя ударом кулака, защищая сомнительную репутацию бывшей куртизанки, и пришел среди ночи в ее дом, чтобы помолиться за служанку.
– Мне горько, что леди Фенимор не стало, – произнес Адам после долгого молчания. – Она мне нравилась.
Казалось, Ева ничего больше не скажет. Она притихла, скованная благоговением и страхом.
– О, – выдохнула она наконец, не решаясь выразить словами переполнявшие ее чувства. Все слова казались ей фальшивыми.
Адам прочистил горло.
– Что ж, – в его голосе слышалась бесконечная усталость и легкая ирония. – Тогда я, пожалуй, пойду.
Он поклонился и, резко повернувшись, зашагал прочь. Господи, такими огромными шагами он мог запросто буквально в одну минуту пересечь весь город.
Внезапно, стряхнув оцепенение, Ева подхватила юбки и, словно совсем еще зеленая девчонка, бросилась бежать за ним.
– Адам!
Он остановился, медленно повернулся, но не двинулся навстречу, а замер в ожидании. Подбежав к нему, Ева робко, несмело положила ладони ему на грудь, словно коснулась пугливого жеребенка. Его тело осталось неподвижным и твердым, как нещадно жесткие спинки скамей в городской церкви. Адам смотрел на Еву, не вынимая рук из карманов. Она вгляделась в его лицо, тщетно пытаясь угадать, о чем он думает. Потом подступила ближе, обвила руками талию Адама и прижалась к нему.
Его дыхание участилось. Ева закрыла глаза, вдыхая знакомые запахи древесного и сигарного дыма, конского пота, тумана и можжевельника, которыми пропитался его плащ. Ведь у Адама не было другого зимнего плаща, как не было жены или камердинера, который вычистил бы его одежду.
Руки Адама упрямо оставались в карманах, но Ева все обнимала его, пока он не сдался. К счастью, это произошло довольно скоро, иначе она непременно превратилась бы в ледышку, хотя и сжимала в объятиях крупного, высокого мужчину. Адам протяжно вздохнул, напряжение оставило его, сведенные мускулы расслабились. Он вынул руки из карманов и обнял Еву, прижавшись щекой к ее макушке. Они стояли, тесно приникнув друг к другу. Ева слушала глубокое дыхание Адама, и ее переполняло ощущение счастья: ей удалось облегчить его боль.
Она крепче прижала Адама к себе. Этот сильный человек пришел к ней, ища поддержки, и Ева благодарила судьбу за то, что тоже принадлежала к породе сильных. Ей хватало на двоих и стойкости, и храбрости.
Ее единственной слабостью был Адам.
– Иногда нам кажется, что больше выдержать невозможно, но это естественно, – с усилием проглотив застрявший в горле ком, прошептала она, прижимаясь к широкой, как стена, груди Адама.
