Н. Чернышевский. Что делать?
Герцогу Орлеанскому сильно не повезло. Его немалая прижизненная популярность сменилась колоссальной и всеобщей непопулярностью. Все партии дружно его чернили: роялисты – как одного из главных деятелей революции; республиканцы – потому что его казнь была со стороны Республики черной неблагодарностью; народ – потому что он был принц; аристократы – потому что он перешел на сторону народа; заговорщики – потому что он уклонился от участия в заговорах. Сохранилось немалое количество эмигрантских сочинений под заголовками типа «Преступления герцога Орлеанского». Двор обвинял его в революционности; после суда над королем его чуть не убили роялисты, а затем революционеры послали на гильотину. Можно было бы сказать: так всегда бывает с теми, кто не может идти прямой дорогой, да только в революцию зачастую и прямая дорога приводила на гильотину.
Однако действительно ли этот «евнух зла» (так обозвал его Мирабо, за что – увидим позже) был так уж плох?
До революции
Луи-Филипп Жозеф, герцог Орлеанский (впоследствии Филипп Эгалите) родился в 1747 году. Он был потомком Филиппа, младшего брата Людовика XIV. Прадед Луи-Филиппа Жозефа был тем самым знаменитым Регентом, который дал свое имя эпохе Регентства – эпохе освобождения от оков ханжества позднего Людовика XIV и мадам Ментенон, разгула, а также знаменитого банкротства Лоу (первая попытка ввести бумажные деньги – и первый блин, как всегда, комом).
Главная проблема Орлеанского дома состояла в том, что Орлеаны стояли слишком близко к трону. Как пишет Ламартин, «им не было места ни в народе, ни при дворе: они взяли его себе в общественном мнении». Герцог был очень богат, к тому же он получил огромное приданое за женой, Аделаидой де Пентьевр, – она была одной из богатейших наследниц Франции, да, пожалуй, и Европы.
Талейран рассказывает, что когда герцог в первый раз пришел в оперу с новобрачной, «все сколько-нибудь блестящие парижские куртизанки тоже явились туда во вдовьих нарядах»; впрочем, – уточняет он, – уже через несколько дней они могли снять эти наряды.
Впрочем, как и полагалось в те времена, более чем женой, он интересовался другой дамой – воспитательницей его детей мадам де Жанлис (авторессой множества романов, позже весьма популярных, в частности, в России).
Герцог был популярен в народе за свои достоинства, такие как высокий рост, прекрасная осанка, любовь к лошадям (был превосходный наездник), щедрость и так далее. Нравилось и то, что он летал на первом «монгольфьере» (так тогда называли воздушные шары), это были первые шаги в покорении воздуха.
Но, сверх того, герцог пользовался популярностью также в прогрессивных кругах, поскольку был в оппозиции к королевскому двору и всегда готов был поддерживать популярные («прогрессивные») меры или сочинения. Он афишировал свое почтение к Руссо. Словом, он чувствовал себя королем в Париже, поскольку короли вот уже более ста лет как покинули Париж, переселившись в Версаль. А «столицей Парижа» (так его назовет побывавший в Париже Карамзин) был дворец герцога – Пале-Рояль.
Когда в 1771 году канцлер Мопу совершил государственный переворот и распустил парламенты, 24-летний Луи-Филипп Жозеф, тогда еще носивший титул герцога Шартрского, выступил на «прогрессивной» стороне, то есть выразил свое возмущение переворотом и поддержал парламенты. Впрочем, переворот удался; этот раунд борьбы выиграла королевская власть, а герцог был сослан в свои имения. Зато популярность его конечно же удвоилась.
В ссылке он провел пару лет. Когда ему разрешили вернуться, он попросил у двора сан великого адмирала Франции. Ему отказали. Тогда он отправился на флот простым волонтером, участвовал в знаменитом сражении при Уэссане (27.07.1778). После боя двор обвинил герцога Орлеанского в том, что он-де помешал использовать победу. Была ли победа, вопрос спорный: о своей победе тогда заявили и англичане, и французы.
Впрочем, в те времена считалось, что война – войной, а дружба – дружбой. Во время войны поездки из одной страны в другую не прерывались. Притом в те времена все свободомыслящие французы очень высоко ценили Англию, точнее, английскую политическую систему, английскую свободу печати и тому подобное. Неудивительно, что и наш персонаж часто ездил в Англию и завел близкую дружбу с наследником престола. Тем более, что тот тоже, как и герцог, играл в оппозицию (только в Англии): поддерживал парламентскую оппозицию – Фокса и Шеридана, залезал в долги, очень любил застолье и женщин.
Но вернемся в Париж или даже скорее в Пале-Рояль. Сады вокруг дворца, выстроенные Орлеанами роскошные колоннады стали любимым местом для сбора всех оппозиционеров, независимо от направления (оппозиционеры тоже бывают очень разные). Это место посещали философы, ученые: Бюффон, Франклин и американские республиканцы, а также представители «американской фракции» Парижского парламента; автор «Упадка и разрушения Римской империи» Гиббон и ораторы английской оппозиции; Гримм (которого мы знаем исключительно из Пушкина: тот самый, который «мог быть дельным человеком и думать о красе ногтей») и немецкие философы; наконец, французы – Вольтер, Дидро, Лагарп и другие. Таким образом, как это часто бывает, первый оппозиционный клуб во Франции образовался во дворце первого принца крови. В предреволюционные годы тут бывали и Сийес, этот оракул революции, пользовавшийся в то время колоссальным престижем (он сохранит его в ближайшие 10 лет и еще будет писать конституцию для Наполеона), и роялист герцог Лозен, и молодой артиллерийский офицер Шодерло де Лакло, которого мы знаем как автора одного из самых значительных литературных произведений Франции той эпохи, и Сильери, муж графини Жанлис, и многие другие.
Революция 1789 года
Добавим, что в голодные годы (1787–1788) герцог активно помогал беднякам продуктами. Словом, перед революцией в стране не было более популярного аристократа, чем герцог Орлеанский. В 1789 году он, естественно, был избран депутатом Генеральных Штатов от дворянства; но в первый день Штатов, который обычно считают также и первым днем Революции, 5 мая 1789 года, он шел позади всех дворян, последним среди них – и следовательно, рядом с депутатами от третьего сословия. А через полтора месяца он был в числе тех депутатов, которые принесли знаменитую «клятву в зале для игры в мяч».
И вот, по мере того как королева, а за ней и король становились все более непопулярны, а герцог сохранял популярность – все больше стали поговаривать о том, что не стать ли ему если не королем, то, скажем, правителем королевства (должность можно было бы придумать); начали проводить аналогии с Генеральными Штатами 1576 года, которые чуть было не сделали популярного герцога Генриха Гиза королем Франции.
3 июля 1789 года герцога Орлеанского избрали председателем Национального собрания. А когда 13 июля 1789 года прошел слух (вполне достоверный), что король уволил популярного министра Неккера и, очевидно, намерен перейти к политике противостояния народу, в этот день парижане пронесли с обнаженными головами через толпу по городу два бюста: Неккера и герцога Орлеанского. Оба украсили черным крепом (так сказать, траур по свободе и людям, ее олицетворявшим).
