Об амурных делах Талейрана еще будет идти речь в дальнейшем, пока же вернемся к политике. Под конец работы Учредительного собрания Талейран выступает с докладом по проблемам народного образования.
Идеи этого доклада, по нашим понятиям, самые заурядные: всеобщее начальное образование («нация дает всем бесплатно необходимые элементарные знания»), далее – три ступени более высокого образования – уже платные; учебные заведения – светские, но с обязательным преподаванием основ религии и так далее. Но не забудьте, что в XVIII веке, даром что он именовался Веком Просвещения, существовали только платные школы, да кое-где – бесплатные начальные под эгидой церкви. Воистину, идеи Талейрана были революционными! Более того – целью школы, по его плану, было «пробудить в юных умах инициативу, дух свободы, любознательность». Дает ли это школа XXI века, целью которой является воспитание «идеального потребителя» или, в лучшем случае, – натаскивание на тесты? Ох, сомневаюсь…
Конечно, доклад этот не был делом одного Талейрана: в числе его сотрудников при подготовке были многие, в том числе знаменитые ученые: Лаплас, Монж, Кондорсе…
Вообще Революция и Республика уделяли проблемам образования самое пристальное внимание. Позже, в Конвенте, этой проблемой занимался Сен-Жюст, а также другой наш персонаж, Барер. Мы бы сказали, что их программы сильно заражены тоталитарным духом. Так, Сен-Жюст полагал, что учителями лучше всего делать стариков – из тех соображений, что они уже не могут служить Отечеству оружием или, скажем, работать в поле, так пусть хотя бы учат.
По формуле Барера, всякий (независимо от пола и возраста) должен служить нации своим трудом, богатством, советами, силой и кровью. Считая, как и Талейран, необходимой систему всеобщего хотя бы начального образования (обучение элементарной грамоте и таблице умножения; еще раз напомню, что в конце XVIII века эта мысль все еще была революционной!), Барер полагал, что составной частью такого образования должно быть обучение патриотизму. Отечество должно быть для гражданина учителем во всем, а Республика должна обучить народ добродетелям. «Гражданин, – писал Барер, – с момента рождения принадлежит своему отечеству».
Вероятно, далеко не все идеи, выдвинутые тогда, были бы нам по душе. Но надо помнить, что эти люди делали первые шаги в проблеме общего образования. И надо было набить много шишек, чтобы понять, какие опасности существуют на этом пути.
Но мы не имеем права забывать, что революционное правительство видело и понимало значение образования и науки. В самый страшный период Террора, в худшие дни Республики на нее продолжали работать – и по убеждению, а не по принуждению – такие ученые, как Бертолле, Монж, Вандермонд, Фуркруа. Государственное обучение, государственная поддержка науки, при всех связанных с этим издержках, все-таки остаются совершенно необходимыми, и великая заслуга Французской революции в том, что она поставила эти вопросы на порядок дня. Что же до ошибок, то тогда трудно было предвидеть, куда заведет этот путь.
7
В тот день, когда Америка придет в Европу, мир и безопасность будут из нее надолго изгнаны.
Талейран
После роспуска Учредительного собрания Талейран вплотную берется за дипломатию, участвует в переговорах с Англией. Но революция идет вперед, и во Франции становится «уж очень горячо». Он чувствует, что всей его ловкости не достанет, чтобы удержаться на гребне революционной волны; после 10 августа он решает, хотя бы на время, перебраться в Англию. Все же он пытается усидеть на двух стульях, и уехать в Англию не эмигрантом, а представителем французского правительства. Для этого он просит у Дантона соответствующие документы: он-де намерен вести в Англии переговоры о создании общей системы мер и весов.
Дантон выдал Талейрану документы. Тарле в своей биографии Талейрана пишет, что Дантон тут проявил некоторую наивность, но «не мог же Дантон заподозрить, что эмигрировать в Англию собирается тот самый человек, который пять дней тому назад за полной подписью писал Англии ноту о полнейшей необходимости низвержения монархии…» Однако Тарле тут упустил из виду (может быть, сознательно), что Дантон в эти страшные дни раздавал паспорта направо и налево, прекрасно понимая, что часто дает их врагам революционной Франции, а иной раз и своим личным врагам, – чтобы спасти им жизнь. Так что Дантон вряд ли задумывался о том, собирается ли Талейран эмигрировать, и уж определенно не беспокоился об этом: хочет пересидеть опасный момент в Англии – пусть пересиживает, а дальше его дело.
Но документы Талейрану в тот момент не помогли. Вскоре революционное правительство все-таки объявило его эмигрантом, а это означало, что путь назад ему закрыт: эмигранты, если их удавалось задержать, подлежали даже не суду, а казни без суда, по простому удостоверению личности.
Но и в Англии Талейран пришелся не ко двору. Если во Франции он был недостаточно революционным, то для Англии – уж чересчур. Эмигранты ненавидели его – епископа-расстригу, епископа-революционера – даже больше, чем истых революционеров. Вскоре он был выслан из Англии. Куда ехать? После некоторых размышлений он решил отправиться в Новый Свет – в новорожденные американские республики.
Уже покидая Англию, Талейран встретился с «американским Дюмурье» – генералом Арнольдом (их встреча коротко описана в мемуарах Талейрана). Генерал Бенедикт Арнольд (1741–1801) сыграл в истории американской Войны за независимость роль, сходную с ролью Дюмурье. Он командовал американскими войсками, одержал над англичанами ряд побед, был в глазах американцев великим человеком, героем… пока не стал в их глазах предателем, перейдя к англичанам. Разница в том, что французы так и не пришли к единому мнению в отношении событий Великой революции, и потому каждый из ее персонажей (к Дюмурье это тоже относится) имеет своих лютых врагов, но, как правило, также и приверженцев, которые если не могут его оправдать, то хотя бы стараются смотреть снисходительно. Американцы же имеют твердую и жесткую позицию в отношении событий Американской революции, которая за все двести с лишним лет американской истории не пересматривалась. В России Колчак мог 70 лет быть злодеем, а потом стать героем; в США иначе: все «наши» – герои, все «ихние» – например, лоялисты, которые оставались верны королю Георгу, – предатели и ничтожества, а Арнольд – наихудший из них. «Я, может быть, единственный американец, – с горечью сказал он Талейрану, – который не может дать вам писем к себе на родину… Я никогда не смогу туда вернуться». Так оно и продолжается все двести с лишним лет.
Прибыв в Америку, Талейран, естественно, направился в столицу, то есть в Филадельфию; город Вашингтон тогда только начинали строить
[45]. Само собой разумеется, что его в первую очередь интересовало, как бы заново приобрести состояние, потерянное в огне революции.
