Конфликт тянулся несколько месяцев. Папа Римский полагал, что он и без того проявил неслыханную терпимость, согласившись молчаливо признать расстригу министром и вообще лицом, с которым можно иметь дело, но согласие на брак он дать отказался. Бонапарт приказал игнорировать волю папы, и 9 сентября 1802 года Бонапарт, Жозефина, Второй и Третий консулы, Камбасерес и Лебрен, а также другие приглашенные подписали брачный контракт Талейранов, а через день приходской священник обвенчал «молодоженов». Согласно одной из легенд, когда министр иностранных дел впервые явился на прием к Первому консулу с новобрачной, Бонапарт сказал ей: «Надеюсь, что примерное поведение гражданки Талейран заставит забыть легкомыслие гражданки Гран».
В ответ на что бывшая гражданка Гран якобы сказала: «В этом отношении я собираюсь брать пример с гражданки Бонапарт!»
Если это правда, то это было довольно смело, ибо гражданка Бонапарт далеко не всегда отличалась примерным поведением, и, что еще хуже, это всем было известно.
Впрочем, став формальной женой Талейрана, Катрин довольно скоро перестала быть ею фактически; супруги разъехались, а Талейран обратился к другим дамам. Значительно позже близким ему человеком стала Доротея Курляндская, жена его племянника. Ее мать, герцогиня Курляндская, была давним и верным другом Талейрана, он добился руки ее 16-летней дочери для своего племянника. Супруги завели троих детей, но тем не менее, вскоре разъехались. Доротея, которая была моложе Талейрана почти на 40 лет, стала его подругой и оставалась с ним до последнего его дня.
11
Первое, что нужно в науке управления – это расставить нужных людей на нужные места, но труднее всего найти места для недовольных.
Талейран
Но вернемся в начало XIX века. Первые годы отношения Бонапарта и Талейрана складывались весьма гармонично: отношения господина и слуги, вполне подходившие обоим.
В те годы главную проблему для Бонапарта представляли, пожалуй, недовольные генералы: почти каждый из них считал, что он ничем не хуже Бонапарта и вполне мог бы быть на его месте. Удовлетворить Талейрана было намного проще, поскольку он очень любил деньги и прежде всего хотел вести приятный и дорогостоящий образ жизни; поэтому денег ему нужно было много, но все-таки, в масштабах Франции, пустяки, а остальное было уже просто.
Потому-то Бонапарт закрывал глаза на взяточничество своего министра, да и сам щедро ему платил. Так например, вскоре после 18 брюмера Бонапарт посоветовал (как говорится, настоятельно посоветовал) Талейрану приобрести какое-нибудь достаточно большое и элегантное имение – для того, чтобы иметь возможность принимать там иностранных послов и вообще нужных людей.
Естественно, Талейран не стал бы возражать, даже если бы совет не был столь настоятельным, вопрос упирался только в деньги. Случилось так, что при этой беседе присутствовал некий граф де Люсе, он предложил продать Валансе, но запросил высокую цену. Мгновенно сориентировавшись, Талейран заявил, что такая цена для него непосильна. Он рассчитал правильно: Первый консул обещал, что значительную часть суммы уплатит государство. Сделка состоялась, и Талейран сравнительно дешево получил замок и поместье в долине Луары площадью 20 тысяч гектаров. Доволен был и Первый консул: он щедро платил нужным ему людям, а Талейран был, бесспорно, очень нужным. А Валансе стало местом, где и министр, и глава государства часто принимали иностранных министров и правителей. Несколько позже, между 1808-м и 1814 годом, это поместье было «позолоченной клеткой» для семьи испанских Бурбонов: Наполеон (уже не Первый консул, но император), решив отобрать испанский трон для своего брата Жозефа, арестовал всю королевскую семью и поручил Талейрану содержать их у себя.
Но если в начале века Талейран был одним из первых и вернейших слуг Бонапарта, то через 10 лет все изменилось настолько, что «сейчас, – писал Наполеон своему брату Жозефу в феврале 1814 года, – это бесспорно самый большой враг нашего дома, который вот уже некоторое время покинуло счастье».
Сам Талейран в подобных случаях говаривал: «Предвидеть – не значит предать».
Первые два-три года правления Бонапарта – это сплошные удачи, победы и достижения. Современникам казалось почти чудом, как быстро при Бонапарте Франция «пришла в себя». Через полвека престарелый премьер-министр Моле (который в 1799 году был 18-летним юношей) признавался Токвилю: «Мне казалось, что все безнадежно развалилось. Я не представлял себе, чтобы хоть что-нибудь можно было поправить – и был поражен тем, как быстро [в течение конца 1799 и 1800 годов] восстановилась власть в стране». Все это Талейран, без сомнения, полностью одобрял. К концу 1802 года положение Франции полностью упрочилось как во внешней, так и во внутренней политике. Реалист Талейран полагал, что именно к этому следовало стремиться и на том остановиться: новые войны, новые завоевания Франции не нужны. А Бонапарт (теперь уже Наполеон) затевает все новые войны… «Штыками можно сделать очень много разных вещей, но сидеть на них крайне неудобно», – замечает Талейран.
Конечно, если говорить о Франции, то Наполеон Бонапарт сидел отнюдь не «на штыках». «Тайна управления, – говорил когда-то Мирабо, – в том, чтобы иметь на своей стороне общественное мнение». И Наполеон, несомненно, во Франции имел его.
Можно сказать, что 18 брюмера политическая элита Франции, в лице Сийеса, Талейрана и прочих участников заговора (их было видимо-невидимо) заключили с Бонапартом договор: он получает власть с тем, чтобы наконец навести в стране порядок и позволить грабителям 1792–1799 годов спокойно пользоваться награбленным в эти годы. И довольно долго обе стороны добросовестно исполняли этот, пусть нигде не записанный, но тем более надежный договор.
Но затем мало-помалу у некоторых представителей элиты зарождается ощущение, что Наполеон (уже не Бонапарт!), что называется, зарвался. Он стремился дать по короне каждому из своих многочисленных братьев, а зачем это Франции? Все новые войны ради территорий, которые все равно невозможно удержать, да и не нужно удерживать.
Поначалу сомнения Талейрана выражались только в легком ворчании, вроде того что «истинным благодетелем человечества был бы тот, кто привил бы Его Величеству немного лени». Но сомнения усиливаются. Во Франции император-завоеватель по-прежнему очень популярен, однако в завоеванной Европе он явно «сидит на штыках», и потому в фундаменте империи начинает раздаваться зловещий треск. Правда, слышат его только люди с очень хорошо развитым слухом – например, министр иностранных дел Талейран или министр полиции Жозеф Фуше.
Тогда-то (точнее, 20 декабря 1808 года) была разыграна многократно описанная сцена. В разгар приема в доме Талейрана появляется еще один гость – Фуше, который, как всем известно, терпеть не может Талейрана и пользуется взаимностью. Но, о чудо, Талейран тут же спешит навстречу гостю, приобнимает его за плечи, и два министра довольно долго бродят среди гостей, ведя, как видно, какой-то очень важный разговор.
«Когда кот объединяется с собакой, эта дружба явно направлена против повара», – комментирует это демонстративное объединение Стефан Цвейг в биографии Фуше. Примерно так же понял это и сам Наполеон. Вернувшись из Испании, он устроил страшный разнос Талейрану, осыпал его прямо-таки площадной бранью: «Вы – дерьмо в шелковых чулках» (Талейран, согласно легенде, в ответ на это лишь заметил: «Как жаль, что такой великий человек так дурно воспитан») – и уволил с поста министра.
