Но Меттерних, который позже много лет был австрийским канцлером, а на рубеже 1800-х – 1810-х годов послом в Париже, комментировал союз Талейрана и Фуше несколько иначе: «Они оказались в положении пассажиров, которые видят рукоятку руля в руках сумасбродного кормчего, способного опрокинуть судно на рифы, отыскиваемые им без всякой необходимости, и готовы тогда взять в свои руки бразды правления…»
Талейран был азартным игроком – и не только в картах. В политике он тоже мог, взвесив все шансы, затеять самую рискованную игру, если нужно – ставя на карту и собственную голову. Во всяком случае, он сделал это как минимум дважды. Первый раз – поддержав Бонапарта 18 и особенно 19 брюмера, когда все висело на волоске. Второй раз – в конце первого десятилетия нового века, начав тайную войну против императора.
Исход этой войны, разумеется, зависел не от Талейрана. В 1812 году последняя авантюра Наполеона – поход в Россию – заканчивается полной катастрофой, в 1813 году всеевропейская коалиция от обороны переходит в наступление, и в апреле 1814 война заканчивается ее полной победой. Войска союзников занимают Париж; Наполеон отрекается от престола и по воле союзников становится «императором Эльбы»
[55], а Талейран… Вот теперь его позиция, во главе временного правительства, становится решающей. И какую же позицию займет этот прожженный дипломат?
12
Талейран так богат оттого, что он продавал всех, кто его покупал.
Из французской печати эпохи Реставрации
За четверть века до этого, в 1789 году, депутат Учредительного собрания епископ Талейран имел несколько тайных встреч с лидером «твердолобых» реакционеров, братом короля графом д'Артуа. В тот момент он еще надеялся на сохранение старого режима, но, убедившись, что эти люди безнадежны, он (как сам напишет в мемуарах) решил «позаботиться о себе».
Талейран вроде бы окончательно связал свою судьбу с новым режимом: сбросил рясу, стал в ряды революционеров-конституционалистов. Позже, при Наполеоне, именно он, судя по всему, был главным его советчиком в гнусном деле расстрела герцога Энгиенского, что окончательно лишило его всяких возможностей для примирения с Бурбонами.
И тем не менее в первых числах апреля 1814 года именно Талейран не просто советует союзникам, он настаивает, почти требует: верните нам Бурбонов, нашу старинную легитимную династию!
Почему? Положим, что его роль в расстреле герцога тогда не была известна (документы всплыли позже), но так или иначе возвращение короля, а главное, возвращение непримиримых эмигрантов для Талейрана было совсем невыгодно!
Создается впечатление, что в тот момент Талейран действительно думал об интересах Франции. Ибо через полгода открылся Венский конгресс…
Никогда – ни в прошлом, ни в будущем – не было такого собрания и уже не будет. По значению его можно сравнить разве что с Вестфальским конгрессом 1648 года или Версальским 1918-го; но ни в Вестфалии, ни в Версале не присутствовали одновременно русский император, император Австрии, прусский король, английский министр иностранных дел, Меттерних, Веллингтон… А вот неблагодарная задача представлять на этом самом блестящем в истории Европы собрании побежденную Францию выпала бывшему епископу Отенскому, одному из лидеров Учредительного собрания, эмигранту времен Конвента, министру иностранных дел Директории, камергеру Наполеона, а ныне главе правительства христианнейшего короля Луи XVIII Талейрану, князю Беневентскому.
Венский конгресс был, бесспорно, наивысшим достижением Талейрана за всю его блистательную карьеру, если принять во внимание, в насколько тяжелой ситуации он брался за дело и чего ему все-таки удалось достичь.
Франция, последние 15 лет попиравшая международное право, захватывавшая территорию за территорией, налагавшая на побежденных огромные контрибуции и еще более тяжкие политико-экономические ограничения (например, запрет на торговлю с Англией, выгодный контрабандистам всех наций и разорительный для всех государств) – эта наполеоновская Франция наконец разгромлена, подчинилась победителям. Фактически Талейран находится примерно в том положении, в котором могли бы быть немецкие представители на мирных переговорах 1945 года… если б их допустили к переговорам.
Положение Талейрана чуть лучше. Его все-таки пускают на конгресс. Но предполагается, что четверка союзников – Россия, Англия, Австрия и Пруссия – сама решит все основные вопросы, после чего побежденной Франции, а также мелким европейским державам предложат просто подписаться под заключительным актом.
Однако Талейран, как оказалось, имел свои козыри, а главное – умел их разыграть.
Как только державы заговорили о планах союзников, Талейран возразил: «Союзники? Но против кого? Это не может быть союз против французского короля – ведь коалиция и составлялась для его восстановления [это, разумеется, не так, но союзникам было неудобно против этого возражать. – А. Т.]. Против Наполеона? Он на острове Эльба. Господа, будем откровенны: если здесь еще имеются союзники, то я лишний между вами».
Союзники не нашлись, что ответить. Возразить, что союзы не обязательно заключаются против кого-то, что союз против Наполеона исчерпал себя, а союз Англии, России, Австрии и Пруссии сохраняется – не хватило находчивости; дать напрашивающийся ответ: да, вы лишний, вас пригласили из милости – не хватило смелости. И не только смелости, предстояло перекраивание карты Европы, при которой, как и следовало ожидать, проявилось различие интересов вчерашних союзников. Как бы то ни было, в ответ на талейрановский демарш союзники пробормотали что-то невнятное и согласились не настаивать на слове «союз». Первое очко за Талейраном.
С этого момента Талейран держится как представитель победившей, а не побежденной страны. («Он держится так, будто он министр Людовика XIV», – возмущенно заметил один из министров). Но апломба мало, надо иметь другие козыри.
Следующий ход: выдвигается принцип легитимизма. Само это слово (главное – придумать хорошее слово!) придумал первый французский либерал Бенджамен Констан, но Талейран сразу его оценил и за него ухватился. Трудно было бы утверждать, что короли, созданные революцией – Мюрат, Бонапарты, – незаконны (многим из них короны были за последние 5–6 лет гарантированы договорами, и все нынешние союзники, кроме Англии, эти договоры подписывали); но можно заявить, что они нелегитимны. А вот христианнейший Людовик XVIII легитимен, и задача Конгресса – не моргнув глазом заявляет Талейран – восстановить легитимизм в Европе.
Потом Талейран вступит в свой последний заговор – против легитимного Карла X, того самого Карла д'Артуа, с которым он встречался ночью в Тюильри в 1789 году. Но это будет через 15 лет, пока же Талейран – не просто защитник, а и создатель совершенно нового принципа, который он выдает за вечный и нерушимый. Впрочем, он был прав в том, что традиционный король всегда прочнее сидит на престоле – и поэтому его царствование спокойнее для окружающих.
