Третий ход: Талейран объединяет вокруг себя малые державы в пику великим. Он объясняет представителям малых стран, что великие державы намерены перекроить их карты в свою пользу (так оно и есть) и самое для них благоразумное – объединиться вокруг Франции, их естественной защитницы, единственной великой державы, которая на этом конгрессе ничего не хочет для себя и добивается лишь сохранения прежних границ.
…У него, конечно, могли бы спросить: почему же вы, князь, только теперь вспомнили о столь высоких принципах? Где были ваши принципы, когда Франция 20 лет грабила Европу, безжалостно уничтожала малые державы и перекраивала карту в свою пользу? Талейран, вероятно, с достоинством ответил бы, что его сердце обливалось кровью, но он был бессилен помешать этой политике. Это была бы не правда, но и не совсем ложь – он и в самом деле не одобрял захватнической политики Наполеона после 1805 года, когда император присоединял территории, в которых Франция не была заинтересована.
Но никто ему этого вопроса и не задал, потому что малые державы понимали: сейчас Франция будет искренне отстаивать границы 1792 года, поскольку на лучшее ей рассчитывать никак не приходится.
Талейран, этот гениальный пройдоха, предпочел вариант с возвращением Бурбонов – лично ему невыгодный, – потому что рассчитал, что только в этом случае можно будет спасти то, что еще удавалось спасти – Францию в границах 1792 года. Разгромленная, как Германия в 1945 году, Франция отдала все свои приобретения двадцатилетних войн, но не отдала ни клочка своей земли. Не отдала даже немецкие Эльзас и Лотарингию.
Правда, при этом Талейран не учел или недооценил ту политическую цену, которую придется заплатить: он не учел, что с возвратом Бурбонов придется дать эмигрантам исторический шанс и что эмигранты окажутся неспособны на исторический компромисс. Но это уж другой вопрос.
Но самый главный козырь Талейрана мы еще не увидели.
«Большая четверка» сразу после победы начала ссориться. Если Пруссия была заинтересована в том, чтобы Франция никогда больше не могла угрожать миру – прежде всего Пруссии, – то Россия не очень опасалась Франции (нового Наполеона ждать не приходилось, и любой французский правитель вряд ли еще раз направит нашествие двунадесяти языков на Москву) и вовсе не хотела ее чрезмерного ослабления. Но этот русско-прусский конфликт – пустяк, так сказать, «конфликт хорошего с отличным», в главном их интересы сходятся. Они хотят, чтобы Венский конгресс позволил России приобрести Польшу, Пруссии – Саксонию.
Три великие державы – Австрия, Россия и Пруссия – разделили Польшу в три приема в 1772, 1792 и 1795 годах. Потом Наполеон отнял часть польских земель у Австрии и Пруссии и создал из них Великое герцогство Варшавское, обещав полякам, что со временем он восстановит Польшу – «если они того заслужат». Поляки, в самом деле, очень старались, польский легион был среди самых боеспособных частей французской армии, но военное счастье повернулось против Наполеона. Теперь, разумеется, не могло быть и речи о том, чтобы Россия отдала для восстановления Польши Каменец-Подольский и Винницу. Но Александр Российский совсем не прочь получить Варшаву, еще какие-то куски Польши – и восстановить польское государство в составе России, взяв себе титул «император Российский, царь Польский».
Но не вступает ли он при этом в конфликт с двумя соучастниками дележей – Австрией и Пруссией? Но они ведь все равно уже потеряли эти земли в наполеоновские времена, да и не очень заинтересованы в бедных польских землях и могли бы за соответствующую компенсацию уступить их царю. Пруссия предлагает такую комбинацию: саксонский король, которого Наполеон сделал еще и правителем Варшавского герцогства, до самого конца был верен Наполеону и должен быть за это наказан. Пусть герцогство достанется России, а саксонское королевство надо присоединить к Пруссии.
Это вполне устроит Россию и Пруссию, но отнюдь не двух других союзников. Они-то и вступили в союз с варварской Россией и полуварварской Пруссией без большой охоты, они никак не заинтересованы в их новом усилении, да еще таком, от которого сами они не выигрывают ничего. Они бы, безусловно, предпочли существование независимой Саксонии, насчет Польши интересы Англии и Австрии расходятся, но они обе не хотят бесплатно отдавать ее России.
Вот почему через два месяца после открытия конгресса, на котором Талейрану собирались только показать заключительный акт, чтобы он на нем расписался – 3 января 1815 года Талейран подписал с Англией и Австрией тайное соглашение, направленное против России и Пруссии.
Талейран был исключительно ловок. Но в этот раз он сам себя перехитрил. Ибо в самый разгар его интриг, утром 7 марта 1815 года во время бала среди дипломатов, словно каменный гость, появляется покрытый пылью курьер. Он приносит страшное известие: Наполеон высадился во Франции, он идет на Париж.
Без единого выстрела безоружный человек проходит всю страну, высланные ему навстречу войска – роты, полки, дивизии – с развернутыми знаменами переходят на его сторону, пока на Вандомской колонне какой-то шутник не вывешивает бумажку: «Брат мой, не присылайте мне больше войск, их у меня достаточно. – Наполеон». Заголовки в газетах: «Корсиканское чудовище высадилось в бухте Жуан» и «Людоед идет к Грассу» в течение недели меняются на «Узурпатор вступил в Гренобль», «Бонапарт занял Лион», «Наполеон приближается к Фонтенбло» и наконец «Его величество ожидается сегодня в его верноподданном Париже». 19 марта Луи XVIII бежит из Парижа, а на следующий день Наполеон занимает его апартаменты. Во дворце император обнаруживает копию секретного документа о франко-австро-английском союзе против России и Пруссии (Бурбоны не успели даже забрать этот судьбоносный документ) и посылает его Александру I. Напрасно Талейран устраивал этот союз! Но с другой стороны – кто же мог предвидеть «полет орла»?!
На счастье Талейрана, царям было не до измен и предательств. Укорив Меттерниха за вероломство, Александр сжигает документ: «Не будем больше говорить об этом». Сейчас главное – покончить с корсиканцем.
Наполеон якобы даже предлагал Талейрану вернуться к нему на службу. Но Талейран уже поставил на белое против красного и приглашение проигнорировал. Кстати, тут будет уместно упомянуть, что другой наш герой, Барер, во время «Ста дней» рискнул поддержать Наполеона и на выборах в мае был избран депутатом парламента. Впрочем, его парламентская карьера оказалась недолговечной, через несколько месяцев он был, как цареубийца, изгнан из Франции и смог вернуться только через 15 лет.
Но и Талейран – если говорить о его личной карьере – проиграл эту партию. Вскоре после Ватерлоо и возвращения Бурбонов Талейран был отправлен в отставку: договор, заключенный им с Англией и Австрией, стал недействительным, а условия, которые союзники навязали Франции после Ватерлоо, стали намного тяжелее. И все же остается фактом: в Вене Талейран оказал своей стране огромную услугу (гораздо больше, чем сделали для нее многие безупречно честные министры) и спас для нее все, что можно было спасти. Опять сравню с Германией 1945 года: Германия потеряла добрую треть своей территории (или даже половину – если считать ГДР тоже потерей), Франция не потеряла ничего, она вернулась к границам 1792 года.
