10
А между тем положение Франции в конце VII года Республики (или летом 1799 года) было неважным, чтоб не сказать сильнее. Война, продолжавшаяся уже 7 лет, принесла больше неудач, чем побед; во главе страны стояло ПЯТЬ президентов («директоров»); за 4 года состоялось уже 3 государственных переворота, не считая мелких нарушений. («Трижды изнасилованная конституция», – говорили тогда.)
В этих условиях положение Бонапарта и Сийеса было выгодно уж тем, что их не было в стране. Сийес был с ответственной миссией в Берлине, Бонапарт – еще дальше, в Египте. Они не могли нести ответственность за происходящее, на них возлагали надежды. «Если бы генерал был здесь…» – говорили в народе. «Как нам недостает Сийеса!» – говорили в кругах интеллектуалов.
И вот Сийеса заочно выбирают одним из директоров и призывают из Берлина в Париж – вызывают как «спасителя отечества». Вот как описывает его возвращение Талейран в своих мемуарах:
«Сийес, исполнявший в Берлине обязанности чрезвычайного посланника и полномочного министра республики, был назначен членом Директории. Время, потребовавшееся ему для того, чтобы сделать прощальные визиты, отправиться в путь и прибыть в Париж, показалось Директории невыносимо долгим – с таким нетерпением его ждали. Не возникало сомнений в том, что у него найдутся готовые и верные средства как от внутренних, так и внешних бед. Он едва успел выйти из кареты, как у него стали их требовать. Наиболее влиятельные члены Совета пятисот и Совета старейших уверяли, что ему нужно только сказать, и во всем, где требуется их содействие, они с рвением ему помогут. Раньше, чем что-либо предлагать, Сийес хочет увидеть все собственными глазами и все обдумать. В результате своих размышлений он приходит к выводу, что с такими, как у него, коллегами ничто не осуществимо. Его тотчас же освобождают от трех из них. Из преемников, которых им дают, двое – ничтожества, а третий ему предан. Тогда он жалуется уже не на людей, а на учреждения, которые безусловно необходимо изменить. Пять правителей – слишком много; достаточно трех. Название Директории стало ненавистно; надо заменить его другим…»
Действительно, вернувшись в Париж, Сийес начал – почти что в открытую – готовить государственный переворот. «А где гарантия успеха?» – спросил его один из приверженцев. «Никакой, – холодно ответил Сийес, – но в крупном деле всегда приходится кое-что оставлять на волю случая».
Его готово поддержать если не большинство, то значительное меньшинство в обеих палатах парламента – Совете пятисот и Совете старейшин. По крайней мере один из директоров (Роже-Дюко) – его сторонник, так что и в Директории он имеет два голоса из пяти. Он также рассчитывал на поддержку Института, иными словами, касты «идеологов».
Однако никак нельзя было обойтись без популярного генерала. Сийес как-то сказал министру полиции Фуше: «Нам нужна одна голова и одна сабля». Голова, как полагал Сийес, в наличии имеется, саблю тоже найти можно, но кого выбрать?
Победоносный, блистательный Гош умер год назад от туберкулеза. Военный министр Бернадот не жаждет ввязываться в такое предприятие. Моро – отличный генерал, но весьма бледная личность вне армии – тоже уклоняется, не желая брать на себя гражданских дел. Бонапарт далеко, в Египте. Сийес сговаривается с Жубером, он молод, хорош собой, популярен, но за ним, в сущности, нет крупных побед. Чтобы придать его имени больший блеск, его отправляют командовать итальянской армией. Это бы подошло, если б он там выиграл два-три сражения, но 15 августа при Нови он потерпел поражение от Суворова и сам пал в бою. Сабля, на которую рассчитывал Сийес, сломана. Надо искать другую.
Но тут внезапно приходит известие: вернулся Бонапарт. Бросив свою армию в Египте, он пересек Средиземное море, высадился во Франции и, сопровождаемый восторженными толпами, едет в Париж. Льстивая пресса не преминула заметить, что он высадился близ Фрежюса – города, где родился Сийес, «что должно соединить имена двух великих людей Франции».
«Вот кто вам нужен, – сказал Моро Сийесу, узнав о возвращении Бонапарта. – Этот человек устроит вам переворот гораздо лучше, чем я».
Он был прав, хотя забыл добавить, что Бонапарт устроит переворот уж слишком хорошо… если смотреть с точки зрения Сийеса. Кстати сказать, большим преимуществом Бонапарта было то, что оба главных его потенциальных конкурента – Сийес и Моро – пользовались серьезной, прочной репутацией, но совершенно не обладали обаянием. Человек, который собирается встать во главе государства, должен уметь обаять собеседника – Сийес этого не умел. С невыразительным лицом, холодный в обхождении, он был начисто лишен добродушия – огромный минус для человека, который собирается руководить. Сторонясь общества, он любил проводить время в кругу «немногих посвященных» или тех, кто курил ему фимиам, – им разрешалось наслаждаться интересной беседой, он даже становился любезным. Но как только разговор переходил на его философские или конституционные теории, он говорил догматически, авторитетно – утверждал, не удостаивая обсуждать. Он был настолько убежден в своей непогрешимости, что заставил и других уверовать в нее. Впрочем, если он и не был гениален, то все же, если сравнивать его с большинством коллег, он настолько их превосходил, что его веру в свою непогрешимость можно, пусть не оправдать, но хотя бы отчасти понять. Так сказать, «были смягчающие обстоятельства».
А вот обаянию Бонапарта поддавались даже банкиры. Один из них, человек весьма умный и разбиравшийся в людях, как-то раз, сопровождая Бонапарта в морском плавании, сказал своему спутнику: «Ты видишь, что это за человек: если бы ему понадобилось, он бы любого из нас не задумался выкинуть за борт. Но в угоду ему мы и сами все кинулись бы в воду, не дожидаясь его приказа».
Если Сийеса поддержали многие, то к Бонапарту все бросились прямо-таки наперегонки. Министры обивали его пороги. Из пяти директоров по меньшей мере трое готовы были участвовать в государственном перевороте против Директории – лишь бы их взяли в долю. Генерал Журдан явился к Бонапарту и предложил ему совершить государственный переворот в пользу якобинцев – он обещал содействие этой партии и даже сказал, что якобинцы готовы поставить Бонапарта во главе государства (очевидно, на должность некоего президента), если он обещает соблюдать принципы революции. Даже банкиры, люди вообще-то осторожные, не только дали понять, что поддержат переворот, но даже дали немного денег (деньги для переворота – первое и главное, они даже важнее армии). Роялисты покуда к нему не ходили, но ожидали, что он сыграет роль французского Монка…
Напомним читателю, что полтораста лет назад события, сходные с французскими, происходили в Англии. Революция, казнь короля, гражданская война – все это уже было. И чем все кончилось? Нации основательно надоели свары между революционными генералами, и в конце концов самый умный из них – генерал Монк – сговорился с наследником казненного короля, Карлом II, выговорив за это себе достаточные привилегии и титул герцога Альбемарля – и реставрация состоялась. – Наверное, надо дождаться, пока Бонапарт устроит свой переворот, а затем предложить Бонапарту достаточные привилегии – и все устроится само собой. Даже и усилий прилагать не придется…
