И как только за Йоном захлопнулась дверца, он рванул с места. Через несколько минут беглецы достигли секторальной границы. Восточноберлинский полицейский, махнув рукой, беспрепятственно пропустил машину с датскими номерными знаками и надписью «Пресса» на ветровом стекле.
Бегство на Запад удалось, но это было бегство без преследования.
«Не могу умереть предателем!»
Йон на самолете быстро добрался до Кельна, но через несколько дней был арестован. Ордер на арест, подписанный генеральным прокурором, давно ожидал его. Об этом мы не раз предупреждали бывшего главного контрразведчика Бонна и в Восточном Берлине, и в Москве. Однако он не послушал, надеясь на то, что беспристрастный и независимый суд по ту сторону Эльбы без труда разберется в его деле и отведет выдвинутое против него федеральной прокуратурой тяжкое обвинение в предательстве и выдаче государственных секретов. Был у него и такой расчет: судебные власти примут во внимание все полезное, что он сделал ради воссоединения Германии. К сожалению, Йон и на этот раз ошибся.
Боннский суд не сделал Йону никаких скидок. Более того, он получил максимальный срок тюремного заключения — четыре года, больше, чем запросил государственный обвинитель, в два раза. Дело в том, что западногерманские суды были заполнены судьями, большей частью служившими при гитлеровском режиме. И, конечно, бывшие нацисты в судебных мантиях, с ностальгией вспоминавшие время Третьего рейха, с удовольствием воспользовались случаем отыграться на Йоне.
Правда, бывший главный контрразведчик Бонна не отсидел своего срока. Через два года по амнистии он вышел из тюрьмы и сразу же начал хлопотать о своей реабилитации. До начала девяностых годов Отто Йон четырежды подавал апелляцию, и каждый раз судебная власть отказывала ему: он никак не мог найти свидетелей, которые убедительно показали бы, что в июле 1954 года президент ФВОК был похищен агентами КГБ в Западном Берлине и в бессознательном состоянии доставлен в советский сектор города.
Но Йон не сдавался. «Не могу умереть предателем». Эти слова бывшего главного контрразведчика Бонна определили главную цель его дальнейшей жизни. Поглощение капиталистической Федеративной Республикой Германии «первого на немецкой земле социалистического государства рабочих и крестьян» в 1990 году и распад Советского Союза в 1991-м придали ему новые силы. За два-три года Йону удалось существенно изменить немецкое общественное мнение в свою пользу. Телережиссер Фрёдер стал снимать ленту, которая должна была подкрепить версию экс-президента ФВОК о его похищении агентами КГБ. Съемочная группа, в составе которой находился Йон, прибыла в Москву в августе 1993 года. Фрёдер взял интервью у нескольких бывших сотрудников внешней разведки КГБ. Но только двое из них входили в немногочисленную группу планировщиков и исполнителей операции — генерал Питовранов и автор этих строк.
Кучина, Шаброва и моего заместителя полковника Константина Горного, который провел несколько бесед 21 и 22 июля 1954 года с Йоном, когда тот остался в Восточном Берлине, к сожалению, уже не было в живых. Генерал Коротков, работавший с экс-президентом ФВОК, когда тот находился в сентябре — ноябре 1954 года в Советском Союзе, тоже переселился в мир иной. Остальные участники съемок непосредственного отношения к операции не имели и Йона никогда не видели.
Во время пребывания на съемках в Москве Отто Йон дважды встречался со мной. Он настойчиво пытался убедить меня выступить свидетелем в пользу его версии. Экс-президент ФВОК настолько уверовал в свою выдумку, что потерял представление о реальных событиях, происшедших 20 июля 1954 года. Я пытался убедить его, что он ошибается и что это уже мешает пересмотру его дела в высших судебных инстанциях объединенной Германии. Но Йон остался при своем мнении и, по всему видно, заподозрил меня в том, что я что-то недоговариваю.
Возвратившись в Германию, Отто Йон в 1994–1995 годах прислал мне несколько писем, в которых продолжал настойчиво уговаривать изменить позицию по его делу. Думаю, что мои ответы представят интерес для читателей. Поэтому приведу два отрывка из них.
Москва, 23 мая 1994 года.
«Господину доктору Отто Йону
Хоэнбург А-6080 Игл-Тироль
Австрия
Телефон: Инсбрук 77 293
Дорогой Отто!
Я прекрасно понимаю, что вам хотелось бы снять с себя клеймо „предателя“, которое без всякого основания, совершенно несправедливо поставила на вас „бундесфемида“. Поэтому в интервью, которое взял у меня в Москве г-н Фрёдер, я старался максимально объективно и правдиво изложить „дело Йона“, наделавшее такой шум в далеких пятидесятых годах. Не знаю, почему вы считаете, что я что-то недосказал, скрыл. Смею заверить, что я изложил г-ну Фрёдеру все, как было. И лишь смогу снова повторить то, что сказал. Это полная правда и добавлять к ней мне нечего.
Я сожалею, что действительность разошлась с вашей версией. Доктор Вольгемут не подсыпал вам никаких сильнодействующих средств и не привозил вас без сознания в Восточный Берлин, где проходила первая встреча. Он не получал от нас никаких указаний на сей счет.
Он доставил вас в добром здравии и в полном сознании, выполнив свою роль посредника. Кстати, тогда, 20 июля 1954 года, для него стало полной неожиданностью, когда ему объявили, что вы остаетесь в Восточном Берлине. Вольгемут пребывал некоторое время в сильном замешательстве, а потом, придя в себя, заявил, что ему в таком случае придется тоже остаться, так как он не может возвращаться в Западный Берлин без вас: на него сразу же падет подозрение, что он будто бы „способствовал похищению“.
На самом деле, „похищения“, как вы это написали в своей книге, не было. Вы приехали в Восточный Берлин с Вольгемутом добровольно. Так же добровольно вы вступили в переговоры с советскими представителями.
Главную роль сыграло то опьянение, в котором вы оказались к концу беседы. Протрезвели вы, как мне помнится, спустя почти сутки. Это обстоятельство советские представители использовали, чтобы заставить вас согласиться на политическое сотрудничество. (От агентурного вы категорически отказались.) После долгих колебаний вы пошли на это и продиктовали на магнитофонную пленку свое первое заявление, которое было передано по радио.
Вот так обстояли дела.
Я буду рад, если мое свидетельство поможет вам в ваших юридических хлопотах…»
И второе письмо от 22 февраля 1995 года:
«…Я готов оказать вам помощь, чтобы установить истину и снять пятно с вашей репутации. Я могу встретиться с вами или вашим доверенным лицом в Москве и вновь повторить все, что знаю о вашем деле (мое свидетельство, само собой понятно, будет заверено в нотариальном порядке), если это поможет вашей полной реабилитации.
2. Но мне хочется подчеркнуть слова „если это поможет“. Ведь в моем свидетельстве вряд ли будет что-то новое, что отличается оттого, что я изложил господину Фрёдеру. Оно просто не может быть иным, ибо в своем материале я рассказал без утайки все, что случилось с вами в далеком 1954 году. Это истинная правда. Выдумывать что-либо, лишь бы подкрепить ключевой момент вашей версии — Вольгемут усыпил вас в Западном Берлине, доставил в бессознательном состоянии в Восточный, где сдал представителям КГБ, — я не хочу. Хватит лжи, мне пришлось, к сожалению, слишком много иметь с нею дело в моей жизни, и я сыт ею по горло…
