Пир ожидался завтра, когда будет готова главная часть добычи. Этим вечером Прияна застала в гриднице лишь пятерых гостей: пока она хозяйничала в Смолянске, приехали посланцы от князя двинских кривичей Всесвята. Полочане бывали здесь раз в два-три года. Свои товары – меха, мед, воск, иные плоды лесных промыслов – они продавали в Витьбеске людям Святослава, а дальше их не пропускали, ибо не было на то докончаний. Вырученные деньги везли в Свинческ и здесь, бывало, покупали кое-что из иноземных товаров: дорогие ткани, оружие, украшения. Уже не раз заходил разговор о том, чтобы позволить полоцким купцам самим поехать к хазарским пределам или хотя бы отдать товары доверенному человеку из смолян для продажи там – что в итоге принесло бы хозяевам товара куда больше денег, чем если сделка совершалась еще на Днепре. Но Святославов воевода из Витьбеска неизменно отвечал: эти милости доступны лишь тем князьям, что под рукой Киева. Не желая идти под чужую власть и платить дань, полочане довольствовались дедовым укладом.
В этот раз полоцкую дружину возглавляли Городислав, последний из трех сыновей князя Всесвята, и Богуслав – его родич по матери. Этих людей смоляне хорошо знали. Шесть лет назад, в последнюю зиму, еще при жизни Сверкера, полоцкий князь пытался помочь ему отбиться от Ингоревой руси из Киева. С дружиной явились все три Всесвятовых сына, дабы побороться с другими за право посвататься к Ведоме. Но богам не поглянулось их сватовство. Средний княжич, Владивой, погиб в сражении с русью Ингвара киевского, два его брата попали в плен. Старшего, Держияра, Ингвар увез с собой в заложники, чем вынудил Всесвята поклясться в дружбе. Но возвратили к отцу в Полоцк только младшего, Городислава, которому тогда сравнялось всего пятнадцать лет. Держияр еще три года прожил в Киев и там умер однажды зимой.
Узнав Городислава, Прияна хотела поздороваться, но слова замерли у нее на устах: гость смотрел на нее, как на восставшую из мертвых. Единственный ныне наследник отца, довольно рослый и крепкий парень, он имел простые правильные черты лица и очень светлые волосы, которые по сравнению с кожей, загоравшей за лето, казались золотисто-белыми. Серые глаза смотрели сурово и прохладно, словно две весенние льдинки, но сердце у него, при внешней сдержанности, было пылкое. Прияна улыбнулась, стараясь, чтобы он не разглядел насмешку за ее приветливостью: неужели только что услышал «про Кощея»?
Городислав первым встал и вежливо поклонился дочери прежнего смолянского князя и дальней родственнице нынешнего. То же сделали и другие полочане. Прияна с привычной величавостью ответила сперва Городиславу, потом сразу всем его спутникам и пошла вдоль стола с кувшином, наливая гостям пива. Рослая, стройная, в зеленом варяжском платье, отделанном по швам красным шнуром, с блестящими золочеными застежками на груди, она казалась лучшим украшением княжеской гридницы. Неудивительно, что разговор мужчин прервался и все провожали ее глазами.
Сама же Прияна смотрела на гостей без восхищения и думала в это время о своем. По сравнению со смолянами полочане, жившие вдали от торговых путей, были бедны, и даже князья носили домотканую одежду. Разве что сорочки их шились из выбеленного тонкого полотна, а свиты – из чисто вычесанной и окрашенной разными зелиями шерсти. Даже бояре Озеричи, родичи Равдана, жившие при волоке, на княжьи пиры являлись в рубахах, шапках и свитах, отделанных полосками греческого и хвалынского шелка, а Краян, их старейшина, мог похвалиться целым кафтаном, крытым шелком, с серебряной тесьмой. Будущий полоцкий князь по сравнению с ними выглядел бортником с дальних выселок; случись тут много народу, Прияна и не заметила бы его.
Обойдя стол, наконец она села возле Ведомы.
– Припоздала ты, а тебя иные так уж ждали! – насмешливо шепнула ей сестра и мигнула на полочан. – Глаза проглядели!
Проследив за ее взглядом, Прияна тут же встретилась со взором Городислава и отвернулась.
– Чего ждали-то: им пива налить было некому?
– Княгиня чашу поднесла: все же Всесвятич равного рода. А он, видать, на тебя надеялся. Они уж спрашивали: где княжна ваша, правда ли, что выдали ее за…
– Эти-то откуда знают? – с досадой перебила Прияна.
– Чего им не знать: к купцам же первой дорогой ходили. Те и разболтали.
Прияна вздохнула.
Прежний разговор тем временем возобновился.
– И что – сильная рать? – вновь обратился Станибор к Богуславу.
Услышав слово «рать», Прияна с беспокойством взглянула на него, но лицо князя выражало скорее любопытство, чем тревогу: к смолянам эта рать не имела отношения.
– В точности не ведаем, но к нашим рубежам летигола уж года три не ходит, – отвечал ему Богуслав. – Наши порубежные веси не тревожат, стало быть, в других местах летиголе мечи нужны.
Вуй княжича Городислава был уже немолодой, лет сорока, очень рослый и крепкий мужчина; его полуседые, немного вьющиеся волосы стояли облаком вокруг головы, в бороде просвечивало немного рыжины. Выглядевший важно и внушительно, нрав он имел дружелюбный, разговорчивый, а в его желтоватых глазах сияло веселое лукавство.
– Может, со своими ратятся?
– Может, и так, но еще прошлой зимой приезжал оттуда один, спрашивал железа на продажу, так вроде мы поняли, что варяги из заморья их тревожат. В самых низовьях Двины вроде даже обосновались жить. И ради той беды голядь между собой примирилась. Будто в устье Двины есть остров Холм, и на нем будто князь варяжский с прошлого лета живет и с прилежащих земель ливских и зимиголядских дань берет. Боятся, что нынешним летом дальше пойдет.
– Мы что-то слышали об этом от гостей варяжских. – Станибор посмотрел на Ведому.
Варяжские гости обычно стремились навестить воеводшу, прославленную благодаря родству с Харальдом Прекрасноволосым, знаменитым в Северных Странах, и поэтому она лучше всех знала новости с того берега Полуночного моря.
– Да, я слышала, за устьем Двины в море есть остров Холм, и на нем будто свеи обосновались, – кивнула она. – Давно, с Харальдовых времен – то сядут и торгуют, то выгонят их корсь и зимигола. Слышно, даже дань на них свеи временами берут.
– У нас даже иные поговаривают, – Богуслав лукаво покосился на племянника, – не пора ли и нам собраться да со своей стороны на летиголу ударить. Посчитаться наконец за все наши обиды.
На лицах княжеских отроков, сидевших на нижнем конце стола, отразилось живое любопытство. Иные перестали есть и воззрились на Станибора. За шесть лет правления он еще ни разу не водил дружину в такой поход, откуда можно привезти славу и добычу.
– Может, и у вас тут нашлись бы отроки неробкие, – отчасти подтвердил их надежды Городислав, но посмотрел почему-то на Прияну, – чтобы с нами на летиголу пойти. И себе бы чести добыли, и нам бы помогли.
Отроки посмотрели на своего князя с надеждой. Иные из них, давно уже «отроки» только по званию, а на деле – усатые мужи, его ровесники, когда-то вместе с ними жили в лесу, в числе братства вилькаев. С тех пор как их вожак стал смолянским князем, они переселились из чащобных избушек в гридницу, а иные, старшие, даже в собственные избы на предградье. Со своими родами, жившими вокруг Свинческа, они не теряли связи, но возвращаться к обычным промыслам земледельцев не собирались. Теперь они звались не стаей, а дружиной, и образец им задавали витязи из преданий, что ходили грабить Греческую землю и привозили оттуда сосуды золотые и девок красных.
