– Свейки! – поздоровался Корьята, когда княжич сошел с лодьи и приблизился к нему.
За Городиславом следовали только человек десять, в том числе Богуслав и его сын Радим. Прочие полочане пока оставались в лодьях, занимая всю видимую вверх по реке протяженность берега.
– Свейки! – так же ответил Городислав, но дальше ему помогал разговаривать толмач, Усма, житель Креславля, где все свободно владели обоими языками. – Я прибыл и привел войско из пяти сотен человек, как мы с тобой уговорились зимой. Все ли у вас благополучно? Здорова ли моя сестра?
– У нас все благополучно, и я вдвойне рад, что мы заключили с тобой наш уговор, – благосклонно кивнул Корьята: величественного вида мужчина лет пятидесяти, с двумя косичками по сторонам продолговатого костистого лица, с резко выступающим носом и небольшими глубоко посаженными глазами.
Его шапка синей шерсти, отороченная куницей, была украшена тканой лентой с серебряной нитью. Помня Свинческ, Городислав отметил, что ни у кого из сотовцев нет на одежде шелковой отделки. Добывая в своих густых лесах немало куницы, они продавали ее своим западным соседям – корси, а у тех покупали привезенную из заморья бронзу для украшений, хорошее железо для оружия и топоров, соль и немного серебра. Но больше, как правило, ничего, и обычный в Свинческе костяной гребень свейской работы здесь считался редкостью, один на много дней пути.
– Но Асоте не может вместить всех, кто пришел с тобой, – продолжал Корьята. – Мы приглашаем быть нашими гостями тебя и твою родню, – он кивнул Богуславу и Радиму, которых уже знал за родичей Городислава, – а прочим мои люди покажут сухие удобные места, где они могут устроить стан.
– Если позволишь, я сначала пойду с моими людьми. Погляжу, где и как их устроили, а потом к тебе вернусь.
Говоря это, Городислав мельком бросил взгляд вверх, на боевой ход. Из-за верхушки стены тянули головы любопытные женщины Асоте, и среди них он с облегчением увидел лицо своей сестры Звениславы. Она жила здесь с зимы. Этого потребовал Корьята – в обеспечение верности и дружелюбия «кривских» союзников. Городиславу не нравилось это условие, но он понимал правоту Корьяты: намереваясь пустить в свои владения, в самое сердце Латгалии, полутысячное войско чужаков, тот желал иметь уверенность, что их оружие не обрушится на головы хозяев. Корьята запросил заложников, и с этим требованием Городислав вернулся домой. Вздохнув, Всесвят согласился: он бы и сам так поступил на месте Корьяты. А выбор имелся небогатый. Кроме Городислава, у него в дому жили только две юные дочери: Звенислава – пятнадцати лет, и Велизара – на год моложе.
– Я поеду, – сказала Звенислава. – В поле ратное мне не ходить, так хоть здесь от меня будет польза. Авось не обидит меня голядь, чуры сберегут, Макошь укроет.
Старшая дочь Всесвята была миловидной девушкой среднего роста; продолговатое лицо, ровно очерченные дуги светлых бровей, серо-голубые глаза с мягким, кротким выражением. Лишь прямой нос, единственная жесткая черта в ее лице, намекал на твердость нрава. И как теперь оказалось, за внешней мягкостью крылась истинно княжеская отвага.
Ее отвезли еще по зимнему пути: с пожитками на несколько месяцев, с двумя челядинками. Без них девице неприлично жить в чужих людях, пусть и как заложнице. Мать, княгиня Горислава, причитала, прощаясь с дочерью, будто не надеялась с ней снова увидеться. Звеняша тоже смотрела вокруг сквозь слезы, мысленно прощаясь с родным Полоцком навсегда. Если даже все задуманное отцом и братом пройдет наилучшим образом и союз их с летиголой даст желанные плоды, ей не вернуться: в обеспечение дальнейшего согласия ее отдадут замуж за кого-то из числа голядской знати.
Обещанного приезда брата она ждала, как солнышка весеннего, и сейчас сама сияла от радости. Городислав пока только махнул ей рукой, но и сам просиял при виде ее оживленного личика и блестящих глаз: жива-здорова, уже хорошо.
Младший сын Корьяты при этом тоже повернул голову и посмотрел, кому Городислав машет. Его имя Городислав расслышал как Своёна: у того было такое же длинное лицо, как у отца, но с более заметными скулами, из-за чего глаза казались узкими, более широким носом, а яркие румяные губы четким рисунком напоминали готовый к бою лук. Белесые волосы из-под кожаной шапки падали на глаза, что придавало отроку скрытный вид. Улыбка его не понравилась Городиславу, и он заметил себе: после спросить у Звеняши, не досаждает ли ей этот… лучник.
Для постоя Корьята выделил полочанам две-три луговины – поодаль от реки, куда не доставала вода. Осмотрев их и понаблюдав, как люди устраивают стан, Городислав отправился в Асоте. Главным он оставил Богуслава: неразумно лучшим людям всем запираться в городце, покинув войско в чужой земле без воевод.
Избы в Асоте стояли кольцом вдоль стены: такие же сосновые срубы, как у кривичей, под двускатными тростниковыми крышами, на которых для надежности лежали камни. Щели между бревнами забивали хворостом и обмазывали глиной. Посередине городца, на пустом пространстве, стояли три идола, а перед ними лежала неглубокая, но широкая яма для предстоящих перед походом жертв. Городислав с любопытством покосился на святилище: славяне не жили в одном городце со своими богами, отдавая им особые, священные места, отделенные от житейской суеты валами с очищающими кострами наверху.
Полочан с молодым князем во главе повели в самую большую избу, где мужчины собирались на совет. Женщины подавали угощение. Ради такого случая они нарядились по-праздничному – в синие накидки с бахромой, богато расшитые бронзовыми колечками и спиральками, надели бронзовые венчики с подвесками на длинных цепочках, которые свисали с затылка, будто бронзовые косы, а еще широкие гривны, тоже с подвесками. Благодаря светлым волосам, каждое девичье лицо в таком обрамлении напоминало лучистый лик Девы-Солнца – Сауле.
Увидел он и Звениславу. На голове ее появился такой же венчик, как у прочих девушек: надо думать, подарок. Зато в ожерелье ее из десятка стеклянных бусин – красных, с белой петельчатой волной и зелеными глазками – остались только три, прочие теперь красовались не шеях девушек вокруг нее. Это ожерелье сам же Городислав недавно привез сестре в подарок от княгини Прибыславы, а здесь она его раздарила, надеясь обрести подруг. Сама голядь стеклянных бус, сделанных за полуденными морями, не покупала.
Гостей усадили за стол, уставленный посудой местной выделки. На глиняных и деревянных блюдах лежало обжаренное мясо лося – любимая здешняя дичина, жареная свинина, каша из чечевицы, похлебка из бобов со свиными потрохами, гороховая каша с салом.
Поговорили о здоровье и благополучии, выпили пива за предков, хозяев и гостей. Корьята держался любезно, куда менее надменно, чем обычно, и даже не так настороженно, как зимой.
– Боги направили тебя сюда, Городислав, – говорил Корьята при посредничестве Усмы. – За остаток зимы я посылал вниз по Даугаве разузнать, так ли велика опасность дождаться здесь разбойников с моря. Мои посланцы дошли до Земгале. Оказалось, что уже два-три лета побережье и даже земли в нижнем течении Даугавы разоряет какой-то вождь из шведских земель. Минувшим летом он дошел до наших окраин. Минтаутас из Лиелсакмы погиб в сражении вместе со своей дружиной, его волость принуждена платить дань. Дарминтас из Лачисгальвы был принужден сдаться, когда его город окружило огромное войско и на крыши полетели подожженные стрелы. Иначе и весь его род, и все, кто искал защиты за его стенами, сгорели бы заживо. Тамошние жители не сумели собраться и дать отпор. Я опасаюсь, что в это лето варяги опять вернутся и пойдут дальше. Мы собираем войско и будем рады, если ты с твоими людьми присоединишься к нам. Тогда у нас будет больше сил, и мы уничтожим разбойников, чтобы дальше жить мирно.
